Горло начинает очень болеть. Очень.

    – Убил? Он действительно убил кого-нибудь?!

    Качка смеется:

    – Ну почему сразу убил? Нет, Валерий Яковлевич, никого ваш пассия не убивал. Просто крупная афера, левые кредиты, то да се… Три дня назад закончился суд. Семь лет с конфискацией.

    – Семь лет? Он же несовершеннолетний!

    – Был несовершеннолетний. Детки растут, знаете ли.

    Ну да, конечно. С августа прошлого года…

    – С меня коньяк, Валерий Яковлевич. Вы выздоравливайте…

    Мы прощаемся. И я успеваю, успеваю, успеваю крикнуть, терзая больное горло, ворваться прежде, чем Качка повесит трубку.

    – Погодите! Вы сказали: с конфискацией? Это как?

    – Вы странный человек, Валерий Яковлевич. Как обычно. Имущество отчуждается в пользу государства.

    – Все? Все имущество? А… шарик? Вы помните: тот шарик?!

    – Который вы ему подарили? – успокоившись было, Качка вновь начинает хохотать. – Да, и шарик. В пользу государства. А что, надумали выкупить? Могу посодействовать…

    Долго стою у телефона. Гудки в трубке. Метель за окном. Отчуждается. В пользу. Государства.

    Мне кажется, скоро в зале будет аншлаг.

    Завтра?

    Через год? два? пять?!

    Хлопает входная дверь.

    – Тебе эпистола! – кричит Наташка, отряхивая снег с капюшона и воротника дубленки. – Поминальная!

    Не поддерживаю шутки.

    – Дай сюда.

    Долго смотрю на белый конверт. Бюро Иммиграции и Натурализации.

    … отчуждается в пользу государства.

    – Лерка, ты чего? – Наташка волнуется. Трогает ледяной рукой мой лоб. – Поднялась температура?

    Мне бы очень хотелось, чтобы все оказалось горячечным бредом.

    Смотрю на конверт.

    – Знаешь, Ната… Я боюсь, что из этой страны скоро придется линять.

    – Лера…

    Метель за стеклом колотится в окна.

    Май 2001 г.