Действительно: «Шар-в-Шаре». Самый крупный, наружный – чуть больше шарика для пинг-понга. Сколько ж их тут, шаров этих? Четыре? Пять? Искусная резьба, фигурные отверстия в форме листьев, цветов, значков «Инь-Ян» и хитрых загогулин. А внутри, в самой глубине, что-то тускло мерцает, переливается сиреневым… бордовым?.. нет, все-таки сиреневым светом. Красивая цацка.

    И тут до меня доходит!

    – Вы что здесь, совсем охренели?! – Кажется, я говорю свистящим шепотом, но стекла на окнах отзываются слабым дребезжанием. – Какого… черта?! Я спрашиваю: какого черта вы сказали вашему маньяку, как меня зовут?! И адрес?! А если его дружки теперь заявятся в гости?! У меня сын подросток! Жена! А если…

    Не могу остановиться. Кричу, испуган самим собой: «наехать» на подполковника милиции в его собственном кабинете?! А Качка-то стушевался, моргает, безуспешно пытаясь вставить хоть слово:

    – Не давали мы ему вашего адреса!..

    – Это произвол! Хуже! Это пособничество преступнику!

    – …не давали! Он ведь и не спрашивал! Мы вообще ничего…

    – Откуда же он тогда узнал?!

    Шарик выпадает из пальцев. Катится к следователю.

    Гаснет блеск в сердцевине.

    Будто финальный прожектор в конце спектакля.

    Я постепенно остываю, и мне становится стыдно за мальчишескую вспышку. Но, как ни странно, Матвей Андреевич, похоже, совсем не обиделся. Наоборот: расцвел, заулыбался.

    – Вот и мы думали: откуда? Может, знакомы вы были? Может, скрываете? Теперь-то ясно… Шарик этот, кстати, у Скомороха при себе был, на момент ареста. А дружков не опасайтесь: нет у него дружков, в одиночку работал, гаденыш. И претензий со стороны родственников тоже не бойтесь: завещание законное, заверено нотариусом. Он же вам не квартиру, как жене, завещал! Шарик – ерунда, дешевка, наши эксперты смотрели. Будет вам на память. Сейчас нотариус введет вас в право наследования…

    Действительно, едва я начал извиняться за нервный срыв, как в кабинете возник молодой еще человек. Чистое тебе «северное сияние»: блеск лысины, лак туфель, заколка для галстука и очки в тонкой золотой оправе. Вывалил на стол груду бумаг, показал, где расписаться, содрал двенадцать гривен пятьдесят копеек пошлины (хорошо хоть деньги с собой были!), пожал мне руку и дематериализовался.

    Я обалдело глядел на наследство.

    – Что ж, поздравляю, – встал из-за стола подполковник, давая понять: аудиенция окончена. – Больше у меня к вам вопросов нет.

    Ухожу, ухожу…

    Дома я продемонстрировал шарик Наташке. Вместе с копией завещания. Первой ее фразой было: «Ой, какая прелесть!» Затем Наталья осмотрела шарик внимательнее и уже более скептически. Вчиталась в текст завещания. А когда я, заикаясь и робея, пояснил, кто есть наш благодетель Скоморох-Кожемяка – грянул гром:

    – Лерка, рехнулся? На кой черт ты дал маньяку наш адрес?!

    Я даже не обиделся. Вспомнил миролюбие подполковника.

    Однако оправдываться пришлось больше получаса.

    – Может, она антикварная? Дорогая? – поинтересовалась в финале супруга, сменив гнев на милость.

    – Ага, как же! Тогда б с меня не двенадцать пятьдесят пошлины слупили! Довод показался Наталье достаточно убедительным, и она потеряла к шарику всякий интерес.