Чувство подсказывало Сурикову определенный тип Меншикова, который он тщетно искал в исторических источниках и совершенно случайно встретил на улице. Впереди него, раздраженно шагая по лужам, шел мрачного вида господин. Художник тотчас заметил его исполинскую фигуру, большой властный подбородок и клочья седых волос, выбившихся из-под шляпы. Быстро перегнав, Суриков заглянул в его бледное, угрюмое лицо, и даже ноги у него подкосились от страха, от радости, от опасения, что этот человек исчезнет прежде, чем он успеет его рассмотреть. Художник осторожно пошел за ним. Обычный его прием – заговорить и попросить попозировать – показался ему здесь неуместным. Упрямый, жесткий седой клок на лбу и желчное, раздражительное лицо не предвещали добра. И действительно, только после целого ряда подходов, вплоть до задабривания прислуги, Сурикову удалось зарисовать этого старого нетерпеливого холостяка, отставного учителя.

В лице старшей дочери Меншикова – Марии изображена супруга художника.

В 1883 году задумана «Боярыня Морозова» в таком виде, как она выражена в эскизе у Цветкова: боярыню везут по Никольской улице по направлению к Красной площади, с виднеющимися вдали кремлевскими бойницами.

«Столбовой путь» Сурикова, его верность одной картине не нарушалась по отношению к «Боярыне Морозовой» тем, что в это же время были написаны портрет Озерского и «Сцена из римского карнавала». Осенью 1883 года, не переставая думать о «Морозовой», имея ее всегда перед глазами и как бы готовясь к подвигу, Суриков поехал отдохнуть за границу, посмотреть европейских колористов. Зиму этого года он прожил в Париже, работая над эскизом Морозовой и посещая картинные галереи. Весною поехал в Италию, посетил Милан, Флоренцию, Венецию, Рим… Венецианские мастера произвели на Сурикова сильное впечатление. Думается, серебристость «Морозовой» не обошлась без их влияния. В Риме была написана «Сцена из карнавала» – произведение этюдного характера с солнцем; в свесившемся ковре ее предвидится колорит «Морозовой».

В мае 1884 года Суриков вернулся в Москву и, как человек, хорошо и приятно отдохнувший, принялся за картину и до 1887 года от нее не отрывался. «Боярыня Морозова» – по тону, по цвету и свету и по цельности композиции безусловно выше «Стрельцов» и всех следовавших за ними произведений Сурикова. Все ее качества достигнуты гениальными по простоте средствами. Ее основная тема – русские сани и ворона на снегу. Исходя из отношений сизовато-черного крыла к розоватому снегу – вечной антитезы черного с белым, –  Суриков развил их в вибрирующей массе густого воздуха. Эта живописная тема обусловила и историческую тему – религиозные противоречия в душной атмосфере московского государства. Но Суриков не судья истории – он ее поэт. Его путь шел не от славянофилов, а от «Персты твои тонкостей, и очи твои молниеносны», –  как писал Морозовой протопоп Аввакум. Отсюда, через узор саней, высокие крыши, поверх жалованной шапочки княгини Урусовой, его путь шел к печальному лику Гребенской божией матери и от него уже к гудящей толпе, в которой – разрешение всех живописных и исторических вопросов. Трагический элемент, начавшийся с правого угла картины от двуперстия блаженного, развился по диагонали в воздетой руке Морозовой в высшее напряжение и рассыпался в том же направлении в подлом смехе московского попа.

«Боярыня Морозова», которая каждым вершком своей живописи вызывает удивление и соблазняет зрителя на тысячи комментариев, была встречена обществом с восторгом, не остывающим до сего дня. В ней Суриков действительно достиг вершины, за которой уже открывается широкая равнина уверенного, мощного мастерства.