– А давай, командир, ты с нами пойдёшь выпьешь, да? Не сразу. Потом. Но не сиди один.

– Один? Да я разве один, Алихан?! Вон сколько народу… Больше, чем живых.

– Тогда пистолет пока заберу, ладно? Ну сам подумай, зачем тебе сейчас пистолет? Врагов победили. Кого насмерть, кого отогнали вон до границ. Радио не слушал? В Хориве паника, президент Кабур как поехал в рабочий визит в Турцию, так вторую неделю всё визитирует. Парламент его уже сменить собрался. Красота, да?

– Не забалтывай меня, боец. Не отдам я пистолет. Боевое оружие, подарок, между прочим, хоть из грязных рук, но самого оружия это не касается. Пусть лежит.

– Хоть орден надень, не стыдишься же? А то устроил, понимаешь, тут икебану.

Дмитрий обернулся, глянул на стоявшего в дверях Алихана налитыми кровью глазами, опухшими и от бессонницы, и от водки.

– Ты чего, сдурел?! Надену. Горжусь. Ты давай без этих… Без намёков.

Боец понял, что ещё пара фраз – и будет ссора. Оно и хорошо бы, всё лучше, чем зависший между небом и землёй в паутине своего горя командир, иной раз правильнее выбить из колеи, но – жалко. И так у него сил нет, а ещё ругаться. Пожал плечами, тихонько вышел, заметив, что Дмитрий опять отвернулся к столу, наливая себе очередную рюмку.

– Пистолет… Боитесь все, что застрелюсь? Так нет. Или да? Нет… Врёшь, я человек верующий, грех это огромный, смертный – самого себя жизни лишать. Не я эту душу сюда прислал, мучаться и верить, не мне её от тела и отрывать.

Он снова выпил. Показалось, что над стаканами, над погонами хлебных корок заклубился туман, но нет – проморгался, всё прошло. Наверное, в глаз что-то попало.

Плакать он не мог. Вообще не мог, с той самой минуты у себя дома, на коленях перед диваном. Даже на похоронах стоял как сухое дерево, наклонившись, сгорбившись, но без единой слезинки. А вот отец рыдал у гробов, размахивал руками, быстро глотал какие-то свои сердечные таблетки, баба Люся его поддерживала, как могла.

Саму всю трясло, но пыталась помочь. Такие уж мы люди.

Плохо, когда раньше тебя умирают дети, а ещё хуже – когда внуки. Внучка. Зачем жить дальше, если на старости лет одна надежда – увидеть своё продолжение в тех, кто пришёл следом.

Зачем?! Не надо? Надо?

Эх… А он вот сейчас не думал. Пил и всё.

Кто-то назовёт его мятежником. Преступником. Сепаратистом. Кто-то – героем. Кто-то, особенно в странах, давно привыкших к размеренному мирному существованию, даже в России, просто пожмёт плечами и пройдёт мимо: некая война неизвестно где, какие-то жертвы? К чему это всё, если самые большие проблемы – выплатить ипотеку, найти деньги на новую машину или поездку на море в сезон, куда устроить ребёнка и где найти толкового стоматолога: чтобы недорого и качественно.

Пусть и одни, и другие, и, конечно же, третьи остаются при своих мыслях. Фронт существует, по обе стороны от этой, не всегда видимой, линии гибнут люди. Война продолжается, а что вы её не хотите замечать – так это частенько и не важно.

Люди гибнут за Россию. За Большую Россию, если хотите, за Русский мир. Без пафоса и претензий к нам, живущим мирно, в грязи окопов, в неприметных перелесках возле деревень, которые по названиям и в райцентре-то не сразу вспомнят.

Солдаты умирают за нас. А называть их вы можете как хотите. Как совесть позволит.

Ярлыки – дело такое: сегодня одни, завтра другие, сути они не меняют.

Пиликнул телефон. Подпрыгнул на столе – сообщение в мессенджер. Дмитрий взял смартфон в руки, снял блокировку. Совершенно неведомый номер с немецким префиксом.

«Только узнала. Прими мои соболезнования, Димка… Земля им пухом, Царствие Небесное.