Однако уже в столице республики к Дмитрию подъехал неприметный «патриот», каких появилась в городе целая куча, серый, без опознавательных знаков. Бодрый подтянутый лейтенант СБКР попросил съездить с ним к Алексееву для дачи показаний о прохождении конвоя. Как назло, бойцов рядом не оказалось – не то, что кто-то стал бы воевать с безопасниками в центре Кавино, но хотя бы доложили: куда поехал, с кем, зачем. Васину или самому Веничу – не важно.

Была бы какая-то информация.

А так Разин прекрасно понимал, что для тех, кто там, на свободе, он просто пропал. То ли сбежал, то ли в плену у разведгруппы нахлов, то ли искать его бренное тело по канализационным люкам или в разбитой промзоне. Версии можно строить до бесконечности, рисуя стрелки и квадратики мелом на старой школьной доске, зачёркивая и снова сочиняя. До бесконечности.

Даже телефон не поможет: едва он сел в «патриот», двое дюжих и куда менее вежливых товарища мгновенно скрутили его, сковав наручниками, забрали оружие, удостоверение, цепочку с жетоном и крестиком, и трубку, на его глазах сунув её в массивную металлическую коробку.

Экранировал ящик будь здоров, хорошая идея – из современных смартфонов батарейку-то не вытащишь, а так раз! – и нет аппарата. Последний пеленг на проспекте Кирова, вот там и ищите. До потери пульса.

– Са-гай-дак! – снова по слогам, как со слабоумным. Зуб сам не особо умён, так и всех дураками считает.

– Да кто это хоть есть? Откуда?

– Сам знаешь. Говори!

Алексеев закопался в кипу бумаг. Там и фотографии какие-то, и печатные листы, и от руки написанное. Даже чеки из магазинов – вон один из пачки выскользнул, спланировал осенним листком на пол. Читал товарищ полковник быстро, но и бумаг было в избытке.

– Не советую запираться, Дима, – мягко сказал Казимир Ильич, на секунду подняв взгляд от бумаг. – На тебя тут материала – на три расстрела хватит. А Зуб у нас человек нервный, увлекающийся. Сам же знаешь, работал…

Приняв это за команду, Зуб развернулся и с такой силой ударил своей мухобойкой, что Дмитрий вместе со стулом полетел на пол, брызгая кровью из рассечённой губы. Этап уговоров заканчивался, дальше будут не бить – уродовать.

– Подними его. И пока не увлекайся: на суде пусть смотрится орлом, нам это важно. – Сухо произнёс Алексеев. Поднялся со стула, бросил очки на гору бумаг и подошёл ближе:

– Сагайдак Леонид Морицович – это бандит такой. Мелкая вошь из Шахтинска, в сговоре с которым ты, Дима, решил ограбить жизненно важный для жителей воюющей Кавинской Республики конвой из великого Восточного соседа. Отнять последнее у женщин, стариков и детей за скромный процент от стоимости груза.

Сказать, что Ватник охренел – было бы сплющить слона и попытаться засунуть его в картонный ящик. Даже глаза слезиться начали от такого бреда.

– Плачешь, что ли? Это хорошо. Это первый шаг к деятельному раскаянию и сотрудничеству со следствием. Нет, Зуб, не надо. Постой пока, отдохни, время душевных бесед по расписанию.

– Товарищ полковник…

– Гражданин. Для тебя, арестованный, гражданин начальник. Да обращайся по имени-отчеству, я не гордый. Итак, что по Сагайдаку? Где познакомились, когда, какие условия делёжки груза?

Ватник посмотрел по сторонам: половина пыточной – не той, где на его глазах убили нахла Никодимова, другой, ну да здесь таких хватает, – была обшита вагонкой, стол, портрет, даже вон тумбочка с чайником и чашками. Вторая, предназначенная сейчас для него, выложена по стенам плиткой, мыть удобно, если что. Плитка, голубая в пошлый розовый цветочек, местами была расколота, вон пара явных отметин от пуль.

Работают люди.