Толпа согласилась с ним многочисленными «ага» и дружным смехом.

Лайл огляделся вокруг. Они смеялись, однако говорили серьёзно. Он помнил, что слышал прошлой ночью.

Перогрин почувствовал ладонь Оливии на своей руке и посмотрел вниз.

— У тебя такое выражение лица, — проговорила она в полголоса.

— Какое?

— Как у человека, мучимого угрызениями совести.

— Все эти люди, — проговорил он. — Мой отец. Что он наделал.

— Я знаю, — она сжала его руку. — Нам нужно поговорить об этом. Но потом.

Оливия осторожно положила документ в шкатулку и стала опускать крышку, но остановилась и снова вынула его.

— Что такое? — спросил граф.

— Здесь есть что-то в углу, — сказала она. — Монета, я думаю. Или…

Девушка улыбнулась. Её тонкие пальцы сомкнулись на предмете, и она вытащила его.

Это было кольцо, женское кольцо, судя по виду: золотая полоска с красными неогранёнными выпуклыми камнями, рубинами или гранатами. Камнями под цвет её волос.

Она подняла его так, чтобы люди могли его рассмотреть. Они передали весть задним рядам.

Раздались ахи, охи и разрозненные восклицания.

Из угла, где находились братья Ранкины, донеслись стоны.

Оливия посмотрела на Лайла:

— Видишь? Это прекрасный, счастливый миг — для всех, за исключением наших злодеев. Насладись им.

Лайл стоял в нише окна, глядя в ночь. Несколько звёзд виднелось на облачном небе.

К этому времени все закончили ахать над найденным кладом, сундук погрузили снова на повозку и вернули в замок шествием, во время которого он наслушался разных вещей, которые обсуждались в «Кривом посохе». Было уже поздно. Даже леди были готовы отправиться спать.

Роя и Джока поместили в донжон, чтобы разобраться с ними позже.

Ещё одно дело, которое предстояло уладить.

Ему встречалось множество подобных дел в Египте — недовольные крестьяне и рабочие, мошенничества, кражи, угрозы и прочее. Задержки в раскопках. Тонущие лодки. Нашествия крыс. Эпидемии. В этом заключалась его жизнь. Это было интересно, и временами, очень бодрило.

А теперь…

Тихий стук в дверь заставил его очнуться.

Граф вышел из ниши и отворил двери.

Перед ним стояла Оливия. Она была вся в белом, в ночном халате, на котором трепетали ленты, оборки и кружева. Она распустила волосы, они ниспадали на плечи в восхитительном беспорядке.

Лайл притянул её к себе и закрыл дверь.

Потом он передумал, открыл дверь и предпринял попытку вытолкать её в коридор.

— Реши уже, наконец, — посоветовала Оливия.

— Ты являешься к мужчине в спальню среди ночи, в сорочке, и ждёшь, чтобы он мог думать головой?

Как долго это продолжается?

Дни, годы, вечность.

— Нам нужно поговорить, — сказала Оливия.

Перегрин снова втянул её в комнату и закрыл дверь.

— Позволь мне кое-что пояснить тебе, — проговорил он. — Девушка, которая приходит в комнату к мужчине, практически без одежды, напрашивается на неприятности.

— Да, — ответила она.

— Значит, этот вопрос мы уладили, — сказал Лайл и сбросил с себя халат, оставшись полностью голым.

— О, — произнесла Оливия.

Свет камина превратил её спутанные волосы в жидкие рубины и гранаты. Её кожа светилась подобно полной летней луне. Слабый аромат, присущий ей, витал в воздухе.