«Вот именно о таких подробностях, — сказал Птахнемхотеп, снова оживляясь, — Я и хотел бы послушать, ибо они относятся как раз к тем событиям, описанию которых писца не обучают».

«Я с уважением выполню Твое горячее желание», — сказал мой прадед, не сводя глаз с нас, сидевших опершись на подушки.

«В Моем рассказе о шествии не было ошибки?»

«Он гораздо полнее того, что сохранила моя память, — сказал Мененхетет. — В тот день я видел лишь происходившее рядом со мной, Ты же видишь все в целом».

«И все же Я уверен, ты думаешь о том, что Я упустил или чего не знал».

«Опишу лишь весьма незначительное происшествие, — сказал Мененхетет. — Теперь оно представляется забавным. Должен сказать, что шествие двигалось по улицам мимо тех мастерских именно так, как Ты его описал, но последняя улица перед Площадью Лодочников огибала угол Квартала Шлюх, который в те дни был намного больше, чем сейчас. Эти женщины встретили нас взрывом насмешек. Все они выглядывали из своих окон, когда мимо проезжали маленькие царицы. И шлюхи никогда бы не догадались, кто они такие (так как маленькие царицы были одеты как Принцессы и ехали в золотых повозках), если бы не их дети, а рядом не было ни одного мужчины. К тому же, признаюсь, маленькие царицы пребывали в столь же радостном возбуждении, что и шлюхи. В этот день к ним было обращено восхищение половины мужского населения Фив, а они настолько не привыкли к подобным жарким взглядам, что их щеки горели ярче их румян».

«Взрыв насмешек вызвал большую неловкость?» — спросил Птахнемхотеп.

«Нет, насмешливые выкрики из Квартала Шлюх очень скоро перекрыл оглушительный визг цитр и гром барабанов в нашей колонне, и мы быстро двинулись дальше, точно так, как Ты и сказал, — вниз к Царской набережной, чтобы встретить Священную Лодку Птаха».

«Ты должен рассказать Мне обо всех неизвестных Мне событиях. Ибо Я желаю войти в эти пять дней и дышать в такт ударам сердца Усермаатра».

«Мне понятно высказанное Тобой желание, — сказал мой прадед. Его холодный взгляд, в котором сквозила спокойная уверенность в себе, вновь скользнул по нам троим, и он произнес: — Я буду служить».

«Слова, достойные Визиря», — сказал Птахнемхотеп.

Мой прадед коснулся лбом кончиков пальцев. «Я буду служить», — повторил он.

И вот мой Отец принялся рассказывать о том, что делал Усермаатра в первый день Божественного Торжества: «Когда Фараон и головной отряд Его свиты достигли берега реки, раздались такие громкие крики, каких не слыхали в Фивах уже много лет. Казалось, что половина жителей города дожидалась, пока вторая половина прибудет на место, и вопли восхваления были даже громче, чем гул ликования два месяца назад, когда после долгого путешествия вниз по реке из каменоломен, расположенных у Первого Порога, прибыл обелиск. И вот на протяжении пяти дней, предшествовавших первому дню Божественного Торжества, начавшегося этим утром, Верховный Жрец, Визирь и даже Усермаатра отправлялись с меньшими, чем это, шествиями, чтобы встретить величайших из того множества Богов, что прибывали и прибывали, и теперь их так же встретили шумными приветствиями. Конечно же, в течение всех пяти дней приготовлений, огромные толпы снова и снова собирались на берегах реки, чтобы поглазеть, как Богов извлекали из Их святилищ, переносили на берег и доставляли вверх по улицам ко Двору Великих на плечах их жрецов, шатавшихся под тяжестью паланкинов, в которых помещался не только сам Бог, но также его переносное святилище, часто построенное в форме лодки.