„Когда Я принимаю Тебя, — обратился Птах к Усермаатра, — сердце Мое радуется, и Я сжимаю Тебя в золотых объятиях. Я облекаю Тебя в постоянство, устойчивость и удовлетворение. Я наделяю Тебя богатством и радостью сердца. Я погружаю Тебя в сердечную радость и вечное блаженство".

Теперь Верховный Жрец Храма Амона выступил вперед и стал рядом с Усермаатра, и в своих руках он держал большой сосуд в форме сма, и при виде длинного горлышка этого сосуда, переходящего в тело вазы в форме сердца, люди зарыдали. У сосуда были формы священного члена и божественного влагалища, которые говорили жителям Фив о чудесах любви, которые они знали в прошлом. Крик наслаждения вырвался из груди горожан, когда вода из сосуда пролилась на ноги Верховного Жреца Птаха. „А-х-х-х-х", — раздались крики во славу соединения Двух Земель.

Могучий и Великий Бог воодушевился при виде сосуда. В ответ на повторяющееся благословение Бога Птаха: „Я погружаю Тебя в радость, Я погружаю Тебя в вечное блаженство", Усермаатра выставил из-под Своей юбки на всеобщее обозрение воздетый член внушительной длины. Подобно носу корабля, он уже давно выпирал из-под Его одежд, а теперь, поскольку Он уже не мог его скрывать, Он отвел в стороны складки Своей юбки и показал Свою мощь окружающим. Все приветственные крики этого дня не могли сравниться с ответным гулом, что прокатился теперь над толпой. Наилучший и исполненный несравненной силы знак удачи для всех жителей Двух Земель содержался в этом слиянии Богов Птаха и Амона. Благодарение, что Хор смог ощутить в себе такую силу и прилив блаженства. И, конечно же, все, кто держал в руках палки с привязанным к ним лотосом, теперь обратили чашечки своих цветов в направлении Его славного меча, и все стали выкрикивать Его имя, и в этих криках звучала любовь к Его подвигу, а Он стоял перед ними, их Гордый Царь, открытый им».

ВОСЕМЬ

Теперь Птахнемхотеп умолк и выжидательно посмотрел на Мененхетета, который в ответ низко склонил голову. «Все было так, как Ты рассказал. Ты увидел все. Я же был свидетелем немногого».

«Все ли из сказанного соответствует действительности?» — спросил мой Отец.

«Все безошибочно».

«И последнее произошло так, как Я описал?»

«Совершенно верно. Никогда я не видал у Него большего меча. — Тут Мененхетет заколебался. — Нет, наверное, видел в последующие дни».

«В папирусах, которые Я изучал, такого описания нет. Мое знание, должен признаться, проистекает из понимания Усермаатра, которым ты со Мной поделился, а также из слухов, сохранившихся в легендах. — Мой Отец замолчал и с удовольствием обнял меня. — Я рассказал вам о Первом Дне, — обратился Он к моему прадеду, — ноты можешь поведать нам о том, чего Я не видел».

«Ты видел каждое зрелище, — повторил мой прадед. — Те пять дней вспоминаются мне исполненными смятения. Ибо после всего сказанного я все еще должен упомянуть о страхе, присутствовавшем при Божественном Торжестве. Хотя в эти пять дней Фараон как никогда наглядно предстает нашим Царем, в то же время в эти дни Он лишен Короны. Он может носить Двойную Корону, но в эти пять дней она Ему не принадлежит».

«Мне это известно», — сказал Птахнемхотеп.

«Да. Но в наши годы мы верили в это так, как никто сегодня не верит. Могу сказать вам, что повсюду в Фивах присутствовал страх, о котором никто не желал говорить, потому-то народ так и вдохновился при виде мощи меча, явленного нашим Фараоном, когда Он стоял перед Птахом. И все же, несмотря на такой добрый знак Его уверенности в Себе, могу сказать, что в ту ночь и в каждую следующую очень мало кто из горожан не боялся, что сгорит его дом или его жена уйдет к другому.