|
Репортеры обязаны задавать вопросы политикам и бюрократам и подвергать сомнению все, что нам говорят, это ведь хорошо. Правительство врет и мошенничает - это же факт: и демократы, и республиканцы, и либералы, и социалисты, и консерваторы. Стоит им прийти к власти, они тотчас начинают этим заниматься. Да, конечно, мы, люди, выуживающие новости, иной раз бываем резковаты, а порой - признаюсь - заходим слишком далеко. Но с нашей помощью выявляется уйма бесчестных поступков и лицемерия - что в прошлом сходило с рук властям предержащим. Так что благодаря более резкой манере освещения новостей, начатой телевидением, наше общество стало немного лучше, чуть чище, а принципы, которых держится наша страна, - ближе к тем, какими они должны быть. Что же до президентов, папа, то если кто-то из них выглядит мелковато - а большинство именно так и выглядит, - этим они обязаны только себе. Да, безусловно, мы, журналисты, время от времени этому способствуем, потому что мы скептики, а иногда и циники, и часто не верим подслащенной водичке, которой поят нас президенты. Но грязные дела, которые творятся в коридорах власти - во всех коридорах власти, дают нам достаточно оснований вести себя так, как мы себя ведем. - Я хотел бы, чтобы президент принадлежал всем, а не какой-то одной партии, - сказал Никки. И добавил задумчиво: - А не было бы лучше, если бы отцы-основатели сделали Вашингтона королем, а Франклина или Джефферсона президентом? Тогда дети Вашингтона и их дети и внуки могли бы быть королями и королевами, и у нас был бы глава государства, которым мы гордились бы, а также президент, которого мы бы за все ругали, как англичане ругают своего премьер-министра. - Америка много потеряла, Никки, - сказал его отец, - от того, что ты не выдвинул этой идеи в Конвенте, где принимали конституцию. Хотя дети у Вашингтона были приемные, все равно твоя идея разумнее многих других, которые были осуществлены с тех пор. Все рассмеялись. - Вот когда я воевал, - сказал, посерьезнев, Энгус, - а к твоему сведению, Никки, это была вторая мировая война, - репортеры вели себя иначе, чем сегодня. Мы тогда считали, что те, кто писал о ней и говорил по радио, были всегда на нашей стороне. Теперь такого больше нет. - Это была другая война, - сказал Кроуфорд, - и другое время. Способы сбора информации с тех пор изменились, как и представления о том, какими должны быть новости. Многие из нас не верят больше утверждению: “Моя страна всегда права, иначе - она опозорена”. - Вот уж никогда не думал, что услышу от моего сына такое, - недовольным тоном сказал Энгус. Кроуфорд передернул плечами. - Ну, сейчас слышишь. Те из нас, кто стремится говорить правду, хотят быть уверенными в том, что наша страна права, что нас не водят за нос те, кто ею правит. А выяснить это можно, лишь задавая жесткие, зондирующие вопросы. - Ты что же, считаешь, что во время войны, в которой я сражался, подобных жестких вопросов не ставили? - Они были недостаточно жесткими, - сказал Кроуфорд. И помолчал, не зная, говорить ли дальше, потом решил все-таки сказать. - Ты ведь был одним из тех, кто участвовал в первом вылете “Б-17”, когда бомбили Швайнфурт? - Да. - И пояснил для Николаев: - Это сердце Германии, Никки. В то время не самое приятное было место для полетов. - Ты говорил мне как-то, - продолжал Кроуфорд не без жестокости, - что вашей целью было уничтожить в Швайнфурте шарикоподшипниковый завод, так как люди, отдавшие вам приказ о бомбежке, полагали, что им удастся таким образом остановить военную машину Германии, потому что без подшипников она не сможет функционировать. |
