|
Энгус медленно кивнул, уже зная, что будет дальше. - Так нам говорили. - И ты знаешь также, что, как выяснилось после войны, это не сработало. Невзирая на этот рейд и на многие другие, которые стоили американцам стольких жизней, Германия никогда не ощущала недостатка в подшипниках. Значит, и стратегия и планы были неверны. Ну, я не хочу сказать, что пресса в те дни могла бы остановить эту страшную растрату жизней. Но сегодня подобные вопросы зададут не после того, как все кончится, а пока это происходит, так что и сами вопросы, и то, что общественность будет обо всем знать, явятся сдерживающей силой и, по всей вероятности, помогут сократить людские потери. По мере того как сын говорил, лицо старика менялось - воспоминания и боль прорезали в нем глубокие морщины. На глазах у окружающих он словно бы стал меньше, усох, внезапно постарел. И когда он заговорил, голос его срывался: - Над Швайнфуртом мы потеряли пятьдесят машин “Б-17”. В каждом самолете была команда в десять человек. Значит, мы потеряли пятьсот летчиков за один день. А вообще в ту неделю октября сорок третьего мы потеряли еще восемьдесят восемь “Б-17”, то есть около девятисот человек. - Голос его упал до шепота. - Я участвовал в этих вылетах. Самое страшное было потом, ночью, когда вокруг тебя оказывалось столько пустых кроватей - кроватей тех, кто не вернулся. Проснувшись ночью, я озирался вокруг и, помнится, думал: “Почему я? Почему я вернулся - и в ту неделю, и в последующие, - а столько людей не вернулось?" Кроуфорд пожалел, что заговорил, пытаясь одержать верх в противостоянии отцу. - Извини, пап. Я не подумал, что могу вскрыть старые раны. А отец, словно не слыша его, продолжал: - Парни-то ведь были хорошие. Столько хороших парней погибло! Столько моих друзей! Кроуфорд покачал головой: - Давай прекратим. Я ведь уже извинился. - Дед, - сказал Никки. Он внимательно слушал разговор. - А когда ты был на войне, ты очень боялся? - Господи, Никки! Боялся? Да я был в ужасе. Когда вокруг рвались снаряды зениток и в воздухе полно было острых, как бритва, кусков стали, которые могли всего тебя изрезать.., когда строем летели немецкие бомбардировщики, паля из пулеметов и пушек, и казалось, что целятся именно в тебя.., когда ты видел, как рядом с тобой другой “Б-17” камнем падает вниз, иной раз в огне, а иной раз крутясь в штопоре, и ты понимал, что команда не сможет выбраться оттуда и спуститься на парашюте.., и все это происходило на высоте в двадцать семь тысяч футов, и воздух был такой холодный и разреженный, что, если вспотеешь от страха, пот замерзнет, и даже с кислородной маской трудно было дышать... Так что сердце падало в пятки, а иногда казалось, и все кишки тоже. Энгус помолчал. В комнате царила тишина - все это было совсем непохоже на его обычные воспоминания. Затем он заговорил, обращаясь уже только к Никки, глотавшему каждое его слово, и между стариком и мальчиком как бы протянулся мостик взаимопонимания. - Я сейчас скажу тебе, Никки, то, чего до сих пор не говорил ни одной живой душе, никому на свете. Я однажды так боялся, что... - Он окинул окружающих взглядом, словно взывая к их пониманию, - ..так боялся, что намочил штаны. - И что же ты предпринял? - спросил Никки. |
