Изменить размер шрифта - +
Не следует ли просто отказаться драться? Это означало снятие кожи заживо. Может, сослаться на якобы растянутую ногу? Да, но вокруг куча рыцарей, которые уличат его во лжи. Ну почему он не сказал этому доброжелательному идиоту Волхаджу, что смертельно болен?

Как бы просто смыться с золотом? Оно наверняка слишком тяжело для его коляски – потребуется большой экипаж с двумя айями в упряжке, а его за пару минут не купишь. Да и как тут улизнешь, когда со всех сторон – эти проклятые дорогие друзья‑братья…

А карарума засыпали его добрыми советами:

– Я знал одного рыцаря, который начал атаку с опущенным копьем, а потом закрутил им, словно дубиной…

– Когда зер Вардао убивал того хмыря из Гозаштанда, он вообще отбросил копье и взялся за булаву…

– Если сможешь обхватить его одной рукой за шею, бей кинжалом в пах…

Все это казалось Феликсу полным бредом, так как единственное, что он хотел бы сейчас услышать, это каким образом сбежать из этого акрополя и дать тягу в Новуресифи с третью орденской казны.

Проглотив последний безвкусный лакомый кусочек, он извинился:

– Простите, пожалуйста, любезные зеры. Мне надо кое‑что сказать доверенным друзьям.

 

Зердая плакала в постели. Борел взял ее на руки и поцеловал. Девушка горячо откликнулась (данный земной обычай кришняне переняли с большим рвением).

– Полно, – утешал он, – не так уж все и плохо.

– Но я люблю только тебя! – неистово прильнула к нему Зердая. – Я не могу без тебя жить! И я так надеялась отправиться с тобой на далекие планеты…

Тут в душе Феликса проснулись остатки совести, и он выпалил в редкой вспышке откровенности:

– Видишь ли, чем бы ни закончился бой, твоя потеря будет невелика. Я вовсе не тот блистательный герой, за которого ты меня принимаешь. Более того: многие люди считают меня отъявленным негодяем.

– Нет! Нет! Ты добрый и хороший…

– Даже если я выживу, мне, возможно, придется тебя оставить и бежать одному.

– Но тогда я умру! Я никогда не смогу вернуться к этому скотскому Шургезу…

У Борела мелькнула мысль поделиться с девушкой золотом, все равно ведь все мешки ему не увезти. Впрочем, орден, руководствуясь своими коммунистическими принципами, наложит лапу на подаренные ей деньги. После некоторых колебаний он отшпилил от груди пару‑тройку медалей поярче и протянул Зердае со словами:

– Это тебе на память!

Подарок, казалось, совершенно доконал ее.

Затем Феликс разыскал Ереваца и распорядился:

– В случае, если бой сложится не в мою пользу, бери столько золота, сколько унесешь, и быстренько сматывайся из города.

– Но чудесныя господина должен победить!

– Ну, это уж как звезды решат. Надейся на лучшее, но готовься к худшему.

– Но, господина, когда же подавать коляска?

– Моего айю тоже оставь себе. Волхадж дает мне для предстоящей потасовки своего, крупногабаритного. И вот еще что: когда поедешь на турнирное поле, спрячь где‑нибудь под одеждой один из этих мешков.

Час спустя слуга застегнул последний ремень одолженных тем же Волхаджем доспехов. Это защитное вооружение было составным: кольчуга на сочленениях и пластинчатые латы. Данная сбруя сковывала движения Борела значительно меньше, чем он ожидал, когда прикидывал ее вес перед облачением.

Он вышел из шатра на своем краю поля. Волхадж держал под уздцы рослого айю, который повернулся и подозрительно посмотрел на будущего седока исподлобья. На противоположном конце площадки Шургез уже оседлал своего скакуна. Борел, хотя и выглядел внешне спокойным, отчаянно ругал себя за то, что не подумал о массе предосторожностей. Во‑первых, в качестве оружия следовало выбрать пистолет.

Быстрый переход