- Я не воровала. И не убивала. Люди просят, я отдаю. Я их на иглу не сажала.

- Конечно, - кивнул Асеев. - А мы, гады, не даем уминать от нее. Все хотим, чтобы люди не обдалбывались до смерти. Чтобы не умирали.

- Умирать? А ты не думал, мент, что это их дело? Это наше дело, наша жизнь. Мы ею можем распорядиться. Имеем право! - крикнула она.

- Право имеете?

- Да. Свобода выбора.

- Ах, выбора... Понятно, - кивнул Асеев.

- Что, не так? Наркоманы же никому не мешают жить. Они хотят, чтобы и им не мешали. Не так?

- Так все. Именно так, - кивнул Асеев. - Свобода быть уродами - главное завоевание демократии.

- Сами вы уроды, - обиделась Софа. - Попытаюсь узнать у Пистона насчет его склада... Только не скажет. Кто такие вещи говорит?

- А ты ласково попроси, - посоветовал я.

- Что теперь со мной? - деловито осведомилась она.

- Документы на тебя в конторе оформим, чтобы ты с крючка не спрыгнула и вела себя разумно. И когда начнешь дурить, мы им ход дадим, - сказал я.

- А чего дурить?

- Например, расскажешь о нашем разговоре Пистону... Я бы делать этого не стал ни при каких условиях. Я продемонстрировал диктофон. - Узнаю - я ему послушать дам. И Моджахеду. - Она закусила губу.

- Приперли мы тебя, коза, - потрепал ее по щеке Арнольд. - Ту теперь наша рабыня. Если будешь себя вести хорошо, цела останешься. Понятно?

- Да. Уж взяли за горло, сволочи, так взяли, - в отличие от Свиноты, она чем дальше, тем больше наливалась не жалостью к себе, а злобой к нам.

- Язык у тебя... Так леди не выражаются, - сказал укоризненно Арнольд.

* * *

Закончили мы со всеми делами только ночью. По адресному бюро установили данные на Пистона - им оказало Баранов Николай Николаевич, двадцати пяти лет, не судимый, прописан на улице Чапаева. Со слов Софы, проживал на Шарикоподшипниковом проезде.

Когда стрелки показывали полвторого, мы всучили Софе полтинник на такси, чтобы добралась до дома. Галицын сказал, что добросит Арнольда до хаты, и они отбыли. Остались мы с Асеевым.

- Довезти тебя? - спросил я.

- Давай, - согласился он. - Хотя можно и не уходить. Два ночи. Утром опять - вечный бой.

- Покой нам только снится... Надо начинать работать по Пистону.

- Как тебе нравится эта стерва? Право она имеет колоться и торговать наркотиками, - покачал Асеев головой

- Она в этом свято уверена, - сказал я. - И ты ее никогда не убедишь в обратном.

- Не такая глупая мысль, кстати, - сказал Асеев. - Ты никогда не думал, что наркотик - это некий пик "свободной" потребительской цивилизации, которая весь двадцатый век вдалбливает человеку, что в мире есть главная ценность - Я ХОЧУ. Доведенный до абсурда этот принцип выражается в одном слове - КАЙФ. КАЙФ - это и е№ высшее выражение свободы. Наркотический кайф.

- Что-то не видно, - возразил я, - чтобы в тех же Штатах и Европе у наркоманов была вольница.

- Естественно, ни одно общество не может позволить этой заразе беспрепятственно гулять. Наркотики - смерть цивилизации. Но принцип "право имею" - тут выражен кристально чисто. Недаром все либералы и "правочеловеки" в голос орут о необходимости ослаблении контроля за наркотиками. Это принцип.

- Да чего либералы. У них вообще три любимых группы населения - пидоры, уголовники и наркоманы. Остальные для них не люди. Тут никуда не денешься, сказал я.

- Да уж, факт... Смотри, лучше всего наркота расползается там, где общество выросло на культивировании этого "я хочу". Или где, как у нас, разом сдуло старые идеалы и воцарился принцип - все дозволено.

- Слишком ты привередливый. Наркоманам всего-то хочется - вышибить напрочь собственные мозги и стать зомби. А ты мешаешь, мораль читаешь, - усмехнулся я.

- Мораль, - скривился Асеев.