Он не мог усидеть в своих покоях. Возможно, следовало пойти поиграть в жё-де-пом, потому что больше делать было нечего. Однако Генрих никуда не мог пойти без того, чтобы за ним не следовали по пятам шпионы королевы-матери и стражники, напоминая ему, что он остается пленником. Не то чтобы его это сильно беспокоило, потому что, влюбившись, он больше не думал о том, как бы покинуть французский двор. Лучше быть здесь пленником, но с Шарлоттой, чем на свободе в Беарне, но без нее.

Генрих вышел из своих покоев, а когда проходил мимо дверей Алансона, услышал веселый смех. Алансон с женщиной? Везет же ему, что его может удовлетворить кто угодно!

В другой раз Генрих распахнул бы дверь и пошутил бы над своим дружком, застав его врасплох в самый неподходящий момент, но сейчас у него было совсем другое настроение.

Один из придворных с усмешкой сказал:

– Кажется, ваше высочество, герцог хорошо проводит время.

– Похоже на то, – согласился Генрих.

– У него новая любовница и очень симпатичная.

– Рад это слышать. Он мой друг и заслуживает хорошего жребия.

– Это одна из фрейлин королевы-матери. Из ее «летучего эскадрона» – самого очаровательного из всех.

– И самого опасного, – добавил со смешком Генрих.

– А любовница герцога – ярчайшее его украшение.

– Ну, это невозможно.

– Разве ваше высочество не считает мадам де Сов самой привлекательной в эскадроне королевы-матери?

Генрих остановился и уставился на своего собеседника.

– Ты лжешь, – сказал он.

– Отнюдь, – возразил тот, улыбаясь, потому что лишь выполнял приказание королевы-матери дать понять этому корольку, что у него есть соперник.

– А я говорю – лжешь! – воскликнул Генрих в приступе ярости.

– Ваше высочество может убедиться в истинности моего утверждения.

Логика Генриха всегда убеждала.

– Ты прав, – согласился он и без колебаний распахнул дверь в покои Алансона.

Мадам де Сов пребывала в объятиях герцога, одежда находилась в очаровательном беспорядке. Соперничество началось.

Было приятно забыть об ужасах недавнего прошлого и позабавиться игрой в соперничество. Генрих вскоре обнаружил, что страсть к Шарлотте не поглощает его целиком. После первого потрясения он перестал корить Алансона и понял, что Шарлотта натура столь же чувственная, как он сам, и так же нуждается в любовниках, как он в любовницах. Выяснилось, что он и Алансон у нее не единственные. Шарлотту находил неотразимой сам Генрих де Гиз, и тогда Генрих Наваррский был вынужден признать, что она сама конечно же предпочитает этого неотразимого мужчину ему и тщедушному Алансону. Но он увлекся игрой в соперничество и посвящал все свое время выдумыванию разных козней для Алансона. Тот платил ему той же монетой, Марго бранила обоих, говоря, что над ними насмехается весь двор.

Тем временем Шарлотта продолжала вносить между ними разлад. Она настраивала Генриха против Марго, Атансона против Генриха, и могло показаться, что с успехом выполняет данное ей королевой-матерью поручение. Но на самом деле Генрих Наваррский ничему не отдавался до конца, даже Шарлотте.

В то время как при французском дворе разыгрывался этот маленький фарс, гугеноты твердо держались в Ла-Рошели. Им хотелось, чтобы вся страна видела: хоть гугеноты и потеряли своих лучших вождей в Варфоломеевской резне, а те, на кого могли бы положиться, оказались слабаками, они готовы сражаться до конца за дело, которое считают правым.

Пришло время заканчивать забавы с соперничеством из-за Шарлотты. Анжу повел армию католиков на осаду Ла-Рошели. Для Алансона было делом чести сопровождать брата, а так как Генрих Наваррский и Конде приняли католичество, им надлежало доказать свою верность новой вере с оружием в руках.