Он и Конде с большой неохотой отправились в поход. Что касается Алансона, то его ненависть к брату была настолько велика, что он больше думал, как бы ему посильнее досадить, нежели помочь в боевых делах.

Отношение матери к Анжу только усиливало пыл Алансона. В ее глазах средний сын был всегда и во всем прав. Она обожала Анжу, а так как больше никто на земле не мог тронуть ее сердце, ее любовь казалась еще более удивительной. Алансона же Екатерина старалась при каждом удобном случае унизить, в эти моменты, казалось, она просто забывала, что он ее родной сын. По ее мнению, унижая его, она возвышала Анжу.

Несмотря на любовь к роскоши и великосветские манеры, Анжу был доблестным воином, однако ему вряд ли было суждено победить, постоянно сталкиваясь с равнодушием Генриха Наваррского, мелкими пакостями младшего брата и недоброжелательностью Конде. Вдобавок увлечение Анжу женой Конде, Марией Клевской, перешло в сильную страсть, он очень тосковал без нее.

Поговаривали, что Анжу хочет поставить Конде на такую позицию, где ему будет трудно уцелеть; тогда Мария станет свободной и сможет снова вступить в брак. Поскольку Анжу был главнокомандующим, ему ничего не стоило приказать мужу своей любовницы встать на передней линии огня.

Конде, который все это осознавал и совсем не желал себе такой участи, еще и поэтому стал злейшим врагом Анжу.

Такой разлад в рядах католиков никак не способствовал их боевым успехам, но они стали еще более недостижимыми после события, которое гугеноты посчитали чудом. Запасы провизии в Ла-Рошели подходили к концу, и в это время к берегу волнами прибило огромное количество моллюсков, которых можно было использовать в пищу.

Осада стала казаться католикам делом безнадежным, и тут произошло еще одно событие, приведшее к прекращению активных боевых действий. Умер польский король, и поляки избрали своим новым правителем Анжу.

Заключили мир. Гугенотские города Ла-Рошель, Ним и Монтабан получили свободу вероисповедания, право справлять свадьбы и устраивать крестины у себя в домах.

Генрих Наваррский и Алансон вернулись ко французскому двору, к Шарлотте, их соперничество возобновилось, как будто и не прерывалось войной.

Анжу отправился в Польшу, а Карл становился все более ненормальным, физически слабея день ото дня. Генрих все еще был увлечен Шарлоттой и подшучивал над Алансоном, но зорко следил за развитием событий. Он понимал: если Карл умрет, Алансон может попытаться захватить трон, но Екатерина никогда этого не допустит, так как на престоле она видит только Анжу, и никого другого. Что, если братья вступят в схватку? Что, если оба в ней погибнут?

Однако как-либо показывать свою озабоченность происходящим было совершенно незачем, поэтому Генрих делал вид, будто его занимает только Шарлотта.

В это время Алансон все больше проявлял интерес к гугенотской вере, нередко дискутируя с Генрихом на религиозные темы. Вынужденный против своей воли принимать участие в осаде Ла-Рошели, Генрих сильно на это досадовал. Находясь в лагере рядом с этим городом, он вспоминал, как впервые приехал туда, оставив Флоретту, как его мать представила его гугенотам и он поклялся служить им. Генрих по-прежнему полагал, что глупо умирать за религиозные убеждения, тем более что их у него не было, но испытывал стыд оттого, что ему пришлось выступать с оружием в руках против друзей матери.

Генрих дал себе слово доказать гугенотам, как только ему удастся покинуть французский двор, что он вынужден был так поступать ради спасения своей жизни. Ведь живой он будет им полезнее, чем мертвый.

В силу всего этого интрига с Алансоном занимала его все больше.