Агриппа д'Обинье поднялся на ноги, его лицо было бледным, глаза сверкали.

– Ваше величество ошибается во мне. Я не сводник.

– Ты мой слуга, д'Обинье, и должен мне повиноваться.

Такие слова, произнеси их другой монарх, таили бы в себе угрозу, но совсем иначе было с Генрихом Наваррским. Он, как всегда, говорил полушутя, хотя в его желании обладать этой девушкой нельзя было сомневаться.

– Я служил вашему величеству как только мог, – возразил д'Обинье, – но отказываюсь делать что-нибудь, чтобы лишить невинности эту девушку.

– По-моему, – заявил Генрих, – я слишком добр к моим слугам. Потому что, кажется, они позволяют себе насмехаться надо мной.

– Прошу ваше величество оставить фривольные мысли в стороне и подумать о будущем девушки.

– Но, д'Обинье, разве ее будущему что-то угрожает? Тебе прекрасно известно, что она будет хорошо вознаграждена.

– Я думаю о ее душе.

Генрих потерял терпение. Ему казалось, что этой девушкой он увлечен сильнее, чем увлекался кем-либо раньше, и такое пренебрежение к его страсти вывело его из себя.

Если бы д'Обинье поговорил с ней, все объяснил, Жанна наверняка перестала бы быть такой непреклонной. Она же не находит его отталкивающим, просто воспитана так, что девственность для нее нечто святое.

В его глазах засверкали опасные огоньки.

– Подумай как следует, д'Обинье, – посоветовал он. – Надеюсь, тебе хватит разума, чтобы вспомнить, что я твой король, а ты мой слуга.

Жестом руки он отослал д'Обинье, который ушел молиться. Генрих некоторое время ходил взад-вперед по комнате, а потом решил пойти к любовнице, с которой проводил время до того, как увлекся Жанной. Но занятия любовью на этот раз не доставили ему большого удовольствия. Ему никто не был нужен, кроме этой упрямой девушки.

Д'Обинье был исключен из королевского совета и утратил прежнее расположение короля. Генрих как будто не замечал его, когда тот исполнял свои обязанности постельничего, и приближенные поняли намек короля.

Д'Обинье обнаружил, что ему задерживают жалованье, влез в долги, что для человека его принципов было весьма неприятно.

Генрих с насмешкой за ним наблюдал и однажды спросил:

– Ну как, ты не готов стать хорошим слугой?

– Всегда готов служить моему королю, но ни для кого не буду сводником, – последовал ответ.

– Глупцы должны получать вознаграждение за свою глупость.

Д'Обинье молча склонил голову.

С ним продолжали случаться разные неприятности. У него украли одежду, он вынужден был ходить в чем попало. Король откровенно к нему придирался и донимал насмешками. Некогда уважаемый, д'Обинье стал мишенью для острот, но по-прежнему стоял на своем, а Генрих продолжал преследовать Жанну. Двор с любопытством за всем этим наблюдал, и однажды один из друзей Генриха сказал:

– Самые главные упрямцы при дворе – старик и девчонка.

– Они очень упрямые, – согласился король, – но есть еще один человек, который не уступает им в упорстве.

– Но если их силы равны, сир, и они тянут в разные стороны, то кто в конце концов возьмет верх?

– Короли всегда имеют преимущество перед своими подданными, – с усмешкой ответил Генрих.

Жанна продолжала упорствовать, д'Обинье тоже, и через некоторое время добрая натура Генриха взяла верх. По отношению к старому другу он сменил гнев на милость, но Жанна де Тиньонвилль продолжала отказываться стать его любовницей, и, хотя его страсть нарастала, он оставался внешне спокойным, поджидая удобного случая.

Трудно было ожидать, что Генрих не будет уделять внимания никому, кроме малышки де Тиньонвилль.