- Ищи, Витя.

Сейчас он знал, что искать. Согнувшись в три погибели, он пошел вдоль стен, внимательно глядя себе под ноги. Господи, сколько же человек оставляет после себя дерьма! Битая посуда, бумажки, тряпичная рвань, бессмысленное ржавое железо и собственно дерьмо, в первозданном смысле. Чтобы не вляпаться, Виктор, где надо, шуровал подобранной тут же хворостиной.

- Есть, - сказал он с тихой гордостью. - Эта гильза была длинней, толще, одним словом, большего калибра. Смирнов и ее, завернув в бумажку, спрятал в карман. Спрятав, продолжил монолог, начатый у трактора:

- Так-то, Витя. На чем я остановился? Да, еще один товарищ. Этот товарищ спокойненько пробрался сюда, на заранее облюбованное местечко, и стал внимательно наблюдать за вашим драматическим поединком сквозь оптический прицел ночного видения, присобаченный к хорошо смазанному карабину. Терпеливо дождавшись твоего выстрела, товарищ почти одновременно с тобой нажал на спусковой крючок. Вот он-то и не промахнулся. Потому что на таком расстоянии и с таким агрегатом в принципе нельзя промахнуться. Один раз выстрелив, он сделал два дела: убрал ненадежного сообщника, который мог расколоться в пограничной ситуации, и превратил тебя в жидкое удобрение, коим ты в настоящее время имеешь честь быть. Все, Витенька. Ты никого не убивал.

Виктор уже давно надеялся, что это так. Но, услышав железное смирновское "не убивал", почувствовал, как ослабли колени. Жаркая волна от солнечного сплетения пошла к лицу. Дошла, заставив дергаться губы и прикрыть глаза. Явилось освобождение, и захотелось бежать неизвестно куда. Но он, не двигаясь, сказал:

- Спасибо, Александр Иваныч.

Последний раз пересекли веселенький этот пустырь и стали подниматься к Сретенке.

- Как вы додумались до всего этого? - не выдержав, спросил Виктор.

- Ну, во-первых, я хоть и бывший, но все же полковник милиции, и сорок лет сыска чего-нибудь да стоят. А во-вторых, в твоем рассказе о милой встрече с таинственным охранным комитетом заинтересовала одна деталька. Подробно сообщая тебе о том, сколько липовых улик они навесили на тебя в связи со смертью Алексея, эти недоноски о реальном, казалось бы, убийстве упомянули вскользь, между прочим. Ну, а на пустыре все сразу стало яснее ясного: на расстоянии тридцати метров конюх с "Узи" не мог промахнуться, а ты пистолетом не мог попасть.

Вышли на разрушающуюся Сретенку. По битому асфальту метался неряшливый народ.

- Теперь домой, и по маленькой! - бойко решил Виктор. - В честь успеха.

- Успеха! - передразнил его Смирнов. - Какого успеха?

Виктор хотел ответить, как ему теперь хорошо, но вовремя понял, что вряд ли это можно считать успехом. Сказал только:

- Вы такое для меня сделали...

- Иди вперед, - приказал Смирнов. - И у Колхозной у лотков поотирайся. А я посмотрю, не прицепились ли. Уж больно долго мы на пустыре толклись.

Виктор с пробудившимся вдруг интересом к жизни энергично существовал в коловращении Колхозной: заглядывался на плакаты с голыми бабами в кооперативных палатках, приценивался к морковке и огурцам, которыми торговали подмосковные старушки, с любопытством тянулся, чтобы увидеть через головы заманчивый печатный товар, к многочисленным книжным лоткам.

А на кладбище все спокойненько... Никого и ничего. Ну, и слава богу.

- Теперь можно и отдохнуть! - решил раздевшийся до трусов Виктор и рухнул на тахту. Впервые разоблачился - снял куртку - и Смирнов, без стеснения обнажив солидную дуру под мышкой. Старый, видавший виды парабеллум.

- Полчаса, - уточнил он, сколько времени можно отдыхать, и раскинулся в кресле, положив дефектную свою ногу на стул. - В три отправляемся.

- Куда? - огорчился Виктор.

- Закудыкал! - разозлился суеверный Смирнов.