|
У него план! На два года вперед!» При слове «план» ребята перестали улыбаться и разошлись по местам. Предвещая сильный мороз, над буровой вставало багрово-красное солнце. Застучали по ледяному покрову улицы каблучки Зинки, перед Лешкой всплыло ее лицо с недовольной гримасой: «А еще спорил! Лапшу на уши вешал!» Затем неожиданно все видения перемешались: и певец, и ребята, и Зинка, и буровая, и багрово-красное солнце, в глазах зарябило от смешения красок, от разноцветных пятен, странных образований, почти так же, как на увиденной утром картине, и Лешке показалось, что он начинает улавливать ее суть.
IV
— Лешенька, ты закупил весь базар! Курага! Гранаты! Мне нельзя гранаты! — А редиску можно? — Можно. Уже появилась редиска? — На рынке она не сходит. — Я не езжу на рынок, Лешенька. — Понимаю, бабушка. Но теперь ты будешь бывать на рынке. Не волнуйся, казна не оскудеет. Жены у меня нет, дети не плачут. Одна ты у меня, бабушка! Поглощай витамины, живи сто лет! — Мама бы посмотрела, какой ты стал… Самостоятельный… Она за тебя так боялась… — Не плачь, бабушка, не надо. А маму я часто вижу. Она мне во сне снится, всегда живая, но молчит. Я хочу ей что-то сказать, но не могу. Потом просыпаюсь — и мне не верится, что ее нет рядом. Одна цыганка объяснила, что мама моя не умерла, пока я ее вижу, думаю о ней. Цыганка зарабатывает деньги, но на этот раз по-своему угадала. Не плачь, бабушка! — Я не плачу, Леша. Почему ты мне не рассказываешь про певца? Он тебя не принял? — Принял. Разговаривали. По душам… Но я еще не все понял, не во всем разобрался. Сегодня иду на его концерт. Я не навязывался. Он сам пригласил, обещал встретить. — Хорошо. А то я боялась, что он тебя обидит. Такой может. — Какой такой? — Я тебе уже говорила. Рабочий человек независимо от профессии всегда выглядит в общем-то одинаково. Токарь ли он, буровик, ученый ли, артист — у рабочего человека всегда лицо труженика, у одного обветренное, у другого нежное, но в том и другом видны нерв, напряжение, усталость. Мне всегда нравились мужчины с усталыми лицами. — Тогда, бабушка, мои ребята тебе понравились бы. Иногда, бывает, валишься с ног, но усталость приятная, знаешь, что выложился, что сделал все возможное. Ты меня понимаешь, а Зинке этого не объяснишь. — Трудно, Лешенька, объяснить человеку то, через что он сам не прошел, что не прочувствовал. Ищи человека, который поймет тебя. — Но я, бабушка, люблю Зинку. Буду ждать, пока она поймет. Сиди. Я сам приготовлю салат. Сейчас сбегаю за сметаной. — А может, не надо? — Надо, бабушка. Приготовим салат как полагается. — Возьми баночку для сметаны, у нас в магазине только развесная. Лешка чуть ли не впервые в жизни завтракал медленно, никуда не спеша. Во время отпуска в доме отдыха подгоняли официантки, им нужно было готовить столы для другой смены, и самому приходилось спешить на пляж, чтобы не упустить солнце, а тут было так хорошо, спокойно, что не хотелось выходить из-за стола. Лешка подумал, что если бы рядом сидела Зинка, то вся семья была бы в сборе, пришло бы счастье. Хотя Зинка могла бы не понравиться бабушке, могла бы, но бабушка умная, деликатная, она не показала бы вида и все было бы о’кэй. Было бы? Где сейчас Зинка? Ходит у конторы, чтобы встретиться с Тихоновым? Замерзшая, съежившаяся, с посиневшим носиком, пальцы под перчатками сжала в кулачки. Тихонов ее не любит и никогда не женится на ней. А она ходит… Пусть! Все равно когда-нибудь поймет, что Лешка любит ее больше всех на свете! А если не поймет… Будет плохо. |
