— Это верно, но мы их численности не знаем. Только предполагаем, что во всех кланах наберется не больше семи тысяч бойцов — но что, если мы ошибаемся?

— Что же ты предлагаешь?

— Обращаться с ними помягче. Завязать торговлю, добиться, чтобы они нас хорошо принимали, а там видно будет.

— Ты думаешь, они настолько глупы, что пустят нас в горы?

— Почему нет? Другие народы нам не чинили препятствий. И те, кого в кланах недооценивают — такие наверняка найдутся, — со временем перейдут к нам.

— Я думал, отец хочет напасть на них летом.

— Хочет, но я его отговорю. Внизу еще остались три незахваченные области, и поживиться там можно лучше.

— Мне здесь нравится. Свой дом я хотел бы построить в горах.

— Скоро построишь, брат. Обещаю.

Оракул сидел один, глядя в огонь. Ночью ему приснилось войско со сверкающими копьями и развернутыми знаменами.

Красный ястреб реял на черном поле, разбитый враг бежал с поля битвы. Королева-воительница Сигурни воздела в лучах заката свой меч…

Он видел это наяву, в молодости, когда ушел за Врата в другую страну. Старик запахнулся в серый плащ, вытянул ноги к очагу. Он смотрел на свои сморщенные, в бурых пятнышках руки и вспоминал, как когда-то…

— Грезишь о былой славе? — спросил Талиесен.

Оракул дернулся, выбранился, сказал:

— Подвинь стул к огню.

Друид был мал ростом и худ как скелет. Жидкие волосы и бороденка липли к черепу, как туман, но карие оленьи глаза под четкими бровями странным образом сохраняли молодость и веселье. Его плащ был сшит из множества перьев — синие от зимородка, черные от ворона, серенькие от ржанки, стальные от орла.

Он прислонил свой длинный посох к стене пещеры, сел рядом с Оракулом и произнес тихо:

— Стало быть, парень уже здесь.

— Ты сам знаешь, что да.

— И это грозит гибелью всему, что нам дорого.

— Да, по твоим словам.

— Ты мне не веришь, Оракул?

— Будущее — мягкая глина. Не может оно затвердеть так, чтобы его нельзя было вылепить заново.

Друид вполголоса выругался.

— Уж ты-то должен понимать, что прошлое, настоящее и будущее переплетены, как уток и основа в ткани. Неужели, побывав за Вратами, ты так ничему и не научился?

— Я узнал, что гордыня есть грех — довольно и этого.

— Ты похож на старца, утомленного жизнью.

— Таков я и есть. А вот ты почему жив до сих пор? Ты был стариком, когда меня еще грудью кормили.

— Я был стариком, когда еще твоего деда грудью кормили.

Оба помолчали, глядя на пламя, и наконец Оракул со вздохом спросил:

— Зачем ты здесь?

— Сигурни прошла во Врата. Теперь она в пещере на Хай-Друине.

Оракул облизнул внезапно пересохшие губы.

— Как она там, наша девочка?

— Девочка? — с сухим смешком повторил Талиесен. — Она старуха, тебе ровесница. Я же говорил, ты ничего не смыслишь в работе Врат.

— Пусть так, будь ты проклят. Я спросил, как у нее дела.

— Она тяжело ранена, но я ее вылечу.

— Могу я ее повидать?

— Нет. Это было бы неразумно.

— На что же тогда я тебе понадобился?

— Возможно, ты сумеешь кое в чем мне помочь.

— В чем именно?

— Что стало с мечом, который ты у нее украл?

— Это была плата за все, что я для нее сделал, — покраснел Оракул.