– Ты и так будешь делать то, что я прикажу.

Я сглотнула, готовясь броситься умолять, что угодно, лишь бы добиться того, чтобы брат был рядом – у меня сердце разорвётся, если Марсу останется брошенным.

– Мальца посади, – после тягостного молчания, произнёс, наконец, незнакомец.

С сердца камень упал.

Один из воинов спешился. А я сжала детские плечики, заглянула в распахнутые глаза Марсу.

– Ничего не бойся, я буду рядом, родной, всё будет хорошо, – успела только прошептать, как у меня забрали ребёнка.

Марсу даже не произнёс ни слова, только пыхтел, вцепившись ногтями в кожаные наручи, когда его перехватили поперёк пояса и понесли к жеребцу прочь от меня. Глазам стало очень горячо, а взгляд замутился, окружение размылось. Всё будет хорошо…

Меня же заставили забраться к одному из воинов в седло, но прежде отобрали скрутки одеял и тулупа, бросили под куст орешника, посчитав за лишний груз, благо шкатулка осталась в заплечной сумке – отнимать её у меня никто не стал.

Отряд тронулся с места вслед за своим господином. Я не замечала ни неудобства, ни близости воина, что восседал впереди меня, хоть и взгромоздилась за его спину. Держаться пришлось за его грубую одежду, вцепившись пальцами. Всю дорогу оглядывалась и выискивала взглядом Марсу. Он, насупившись, сидел впереди другого хмурого воина, но дорога, кажется, его сморила – вскоре его голова откинулась на мужскую грудь и покачивалась.

Местность Ториона я ещё недостаточно знала, а точнее – совсем не знала. В детстве отец брал меня всего лишь раз в город. До гибели родителей я жила затворницей… Я только очень размыто помнила, что за лесом начинались крестьянские наделы, а за ними уже господские угодья и продолжались они до самых Сарматских холмов, за которыми лежали суровые холодные скалы – «обитель» горианцев. Матушка рассказывала, что моя бабка была родом оттуда и что в ней текла кровь этого народа. Сталкиваться с чистокровными горианцами мне ещё не приходилось, говорят, они такой же суровый народ, как и высокие скалы Сарматов, и никто не хотел иметь с ними дел, даже сам король, ведь ходили поверья, что этот род обладал древней, почти забытой магией.

За неутешными размышлениями и муками неудобного положения я не заметила, как мы минули чащобу. Выехав из мшистого сумрака ельника, воины погнали жеребцов уже куда бодрее. Марсу, конечно, от такой тряски проснулся. Он ведь, наверное, хотел есть, – так и не успел съесть купленных сладостей, что лежали в моей сумке. И когда мы прибудем на место, никто, разумеется, нас в известность не поставил.

Я пыталась отвлечься, разглядывая проносившиеся пашни. Уже скоро в них падёт первое зерно. Торион не считался торговым городом, крестьяне обычно сажали для своих закромов. Поля плавно закончились, и по обе стороны дороги раскинулись покатые холмы, покрытые нежной, только проклюнувшейся молодой зеленью. В Торионе приход весны был не так заметен, как за его пределами. А здесь, оказывается, уже настоящая тёплая и ласковая весна.

Я всё гадала, где живёт этот незнакомец, но, судя по лёгкому снаряжению, не так и далеко. Поэтому ожидала увидеть за очередным каменистым перекатом какое-нибудь поместье или небольшую крепость, если тот всё же приближенный к знати воин – то, что мужчина  непрост, я уже убедилась основательно. Когда отряд свернул в сторону Сарматских холмов, мне подурнело. Оставшуюся до конца дорогу я отрицала бьющуюся прибоем нехорошую догадку, но когда воины погнали жеребцов быстрее, приближаясь к каменному огромному дремучему, облепленному диким плющом, мосту через глубокое ущелье, меня вовсе замутило. Я во все глаза с замиранием смотрела, как в солнечной дымке из-за изумрудного склона показался громадный тын, а за ним и каменное тело замка с высокими башнями.