Короткие несвязные мысли грохотали в голове, точно леденцы в жестяной коробке. Она никак не могла сосредоточиться, стоило лишь начать думать о каком либо предмете, как мысли тут же перескакивали на что то совсем иное, не имеющее к первому ни малейшего отношения.
– Милочка, хотите чаю? – разбудил ее женский голос. На пляже было темно, одинокий фонарь на столбе не мог рассеять чернильную темноту юной ночи. С гор дул теплый ветер, в неровных разрывах туч одиноко посверкивали серебряные искорки звезд.
– Чо чо? – спросонья не разобрав, переспросила Люда.
– Чаю теплого попейте, замерзли, наверное, в одном халате.
Голос принадлежал бабульке лет восьмидесяти. Свет фонаря едва освещал ее фигуру, черты лица скрывались в темноте, но возраст довольно точно угадывался по движениям и голосу.
– Мы с мужем приехали подышать свежим воздухом у воды. Видим, кто то сидит в кресле, – словоохотливо пустилась в объяснения бабулька. – Сначала решили – позабытые вещи, а присмотрелись – человек спит, женщина. И как вам, милочка, не страшно одной в такую темень, вдали от людей? Давайте, выпейте чаю.
Раздался звук открываемой крышки термоса, звук льющейся воды, а затем в руку Люды ткнулось что то твердое и горячее. Она нащупала чашку и поднесла к губам. Чай оказался яблочным, не сладким, но душистым и крепким. Люда с наслаждением отпила из чашки и сказала:
– Спасибо, вас мне сам Бог послал.
– Бог все посылает, милочка, – ответила старушка. – Без него и листок не пошевелится, а уже тем более человек. Допейте чаек и подсаживайтесь к нам, во о он в те кресла под фонарем. Если вам нужна помощь, не стесняйтесь, чем сумеем, пособим. А помощь, предполагаю, вам нужна. Не станет молодая женщина без причины сидеть ночью на пустом пляже в полном одиночестве.
* * *
В Явниэль Чубайс приехал около одиннадцати вечера. Тепло светились окна домов, мягкий желтый свет фонарей освещал уютную улицу, но на душе у Чубайса было холодно.
– Где тут Рашуль живет? – спросил он, затормозив возле первого попавшегося ему «пингвина».
– Видите трехэтажный дом у поворота дороги? Вон там.
– А он принимает?
– Он всегда принимает. Но не всех.
– Меня примет, – буркнул Чубайс и надавил педаль газа.
Пройдя мимо людей, сидевших в очереди, словно мимо неодушевленных предметов, Чубайс подошел к столу секретаря.
– Мне нужно поговорить с Рашулем.
– А как вас зовут?
Чубайс назвался.
– А а а, – подняв брови, протянул секретарь. – Учитель предупреждал меня о вашем визите. Посидите вот здесь, – он указал на табурет рядом со своим стулом, – сейчас я все узнаю.
«Чудотворец хренов, – с раздражением подумал Чубайс. – Провидец гребаный».
Спустя десять минут из кабинета Рашуля выскочил посетитель. Его бледное лицо покрывали крупные капли пота. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и несколько раз с шумом втянул воздух.
– Все образуется, – успокоил его секретарь. – Вот увидишь, все будет хорошо.
Посетитель сглотнул застрявший в горле комок, вытер лоб рукавом пиджака и бросился вон из приемной. Секретарь осторожно приотворил дверь и скользнул внутрь.
– Вас ждут, – произнес он, вынырнув из кабинета. Глаза его смотрели скорбно и сурово. Во всяком случае, так показалось Чубайсу.
Входя в кабинет, он ожидал увидеть «пингвина» в полном раввинском облачении, грозно взирающего на явившегося грешника. Однако за столом сидел совершенно обычно одетый человек с ничем не примечательной внешностью. Он ел пирожок, роняя крошки на аккуратно подставленное блюдечко.
Чубайс остановился и молча наблюдал, как чудотворец расправляется с пирожком. |