Там было темно и тихо. Под одиноким фонарем в желтом конусе света он увидел три шезлонга и сидящие в них фигуры. Он пошел к свету, кроссовки зарывались в песок, скользили, он шел, стараясь не закричать от счастья. Глаза еще ничего не успели различить, но сердце уже узнало, забилось, пытаясь выскочить из груди.

Одна из фигур поднялась, всплеснула руками и бросилась к нему. Чубайс обнял жену, прижал к себе и замер, вдыхая запах ее волос. Люда обхватила его за шею и оперлась подбородком о плечо. Память вернулась стремительно, одним прыжком. Несколько мгновений назад, увидев этого человека, она, сама не зная почему, побежала ему навстречу. А сейчас она стояла, обнимая мужа, с удивлением перебирая в памяти картины двух минувших дней.

Чубайс повез жену к Рути. Возвращаться в разгромленный домик не имело смысла. По дороге они без умолку говорили, перебивая друг друга, словно пытаясь переспорить собеседника, а на самом деле наслаждаясь звуком его голоса.

– Как, уже уезжаем? – недовольно прошептала Ляля, разбуженная поцелуями Люды.

– Завтра, доченька, завтра, – в ответ шептала она, не в силах оторвать губы от шелковой, тугой щечки дочери. – С утра встанем, позавтракаем, соберемся и поедем.

– А может, еще побудем у тети Рути? Мы завтра собрались на лодочках кататься.

– Папа тебя покатает на лодочке. Спи, зайчик, спи, сладкий.

Они до утра просидели на кухне. Сначала с Рути и ее мужем, потом сами. Говорили, говорили, говорили, точно пытаясь возместить недосказанное за годы, проведенные вместе, но врозь. Чубайс откровенно любовался женой. Ему нравилось в ней все: и поворот головы, и то, как она держит сигарету, и улыбка с быстрым промельком сахарных зубов за карминной полоской губ. Он млел и томился, как при первой встрече, но в двухкомнатной квартирке Рути не было свободной постели. Оставалось лишь стойко ждать.

Как только небо за стеклами начало голубеть, они сели в машину и покатили на станцию. Фары высвечивали кусты вдоль дороги, покрытой белой пресной пылью. Макушки старых эвкалиптов, посаженных еще при британском мандате, малиново рдели в первых лучах поднимающегося солнца. Чубайс положил руку на колено жены, и та ласково улыбнулась. У него обмерло сердце от восторга, нежности и любви. Чертов чудотворец, фарисей «пингвиньей» масти что то сделал с его душой, и эта перемена была ему по сердцу.

Зайдя в домик, Люда первым делом сбросила купальный халат и переоделась. Рути, невысокая толстушка, предлагала ей свои кофточки и юбки, но их не имело смысла даже мерить. В удобной, ладно сидящей одежде Люда почувствовала себя уверенно. Поймав восхищенный взгляд Чубайса, она поощрительно улыбнулась и спросила:

– Ну, где это чудовище? Пойдем, посмотрим.

Ей нравилась обновленная влюбленность мужа. Вся эта история явно пошла на пользу их угасающим супружеским отношениям.

В стогу под навесом не просматривалось никакого движения. Чубайс покричал, похлопал в ладоши. Безрезультатно.

– Может, оно ушло? – предположила Люда.

– Вряд ли. Рашуль велел вам встретиться. Значит, она где то здесь.

Сам того не замечая, Чубайс стал относиться ко всему, сказанному чудотворцем, как к абсолютной истине. Он еще покричал, потом принес из сарая весло и стал тыкать им в сено. После третьего толчка раздался ужасающий рев. Ведьма вылетела из стога, как пробка из бутылки. Ее лицо по прежнему закрывала косынка, но платье изрядно оборвалось, и сквозь прорехи сквозила темная морщинистая кожа.

Выставив перед собой руки с растопыренными, точно когти, пальцами, она двинулась на обидчика. Чубайс попятился и занес весло над головой. В этот момент ведьма увидела Люду. Ее руки безвольно повисли вдоль туловища, а тело задергалось в конвульсиях.