Кеан выскочил из экипажа, прокричав извозчику, чтобы тот дожидался его, и бросился по косой улочке вслед за уходящей фигурой. Им овладела слепая ярость, но он не задумывался, не спрашивал себя, по какому праву преследует незнакомца, что плохого тот сделал ему. Все действия Кеана были спонтанны; он хотел догнать человека в маске и сорвать ее с головы — и был твердо намерен сделать это!

Роберт чувствовал, что, трясется от холода, несмотря на тропическую ночную жару, но не обращал внимания на свое состояние, продолжая преследование.

Незнакомец остановился перед неожиданно распахнувшейся обитой железом дверью; он уже заходил, когда Роберт настиг его. Прежде чем дверь успела закрыться, Кеан ринулся внутрь.

Там царила непроглядная тьма. Казалось, чернота поглотила человека в маске. Роберт двигался на ощупь, выставив вперед руки, но все равно упал, скатившись, как он

понял в момент, когда земля ушла из-под ног, по небольшой каменной лестнице.

И вновь в кромешной тьме он поднялся — потрясенный, но абсолютно невредимый. Он повертел головой, надеясь углядеть луч света, но не видел ни зги. Его окружали мрак и молчание. Он немного постоял, прислушиваясь.

Вдруг распахнулись ставни, и темнота расступилась. Свет шел из зарешеченного окошка, оттуда же удушливо запахло благовониями. Аромат напомнил Роберту о квартире в Оксфорде, и молодой человек сделал шаг вперед, заглянув в помещение за окном. Он тотчас задержал дыхание, вцепился в прутья и онемел, не в силах издать ни звука.

Кеан смотрел на большую комнату с высоким потолком, освещенную несколькими висячими лампами. В ней почти не было мебели, что, впрочем, характерно для Востока, только в дальнем углу стоял устланный коврами диван. На молитвенном коврике стояла зажженная серебряная курильница, рядом Кеан увидел человека в маске крокодила. Живописно одетая девушка-арабка — по-видимому, это она открыла ставни — сейчас снимала с мужчины его чудовищный головной убор.

Вскоре она развязала последний узел и убрала маску с плеч господина, с восточным поклоном отступив прочь и оставив его в короткой, обнажающей ноги белой тунике и сандалиях.

Дым от благовоний поднимался вверх, окутывая прямую стройную фигуру и затуманивая спокойное бледное лицо, красивое и зловещее, то почти скрывая продолговатые темные глаза, то заставляя их неестественно ярко блестеть. Мужчина стоял, не отводя взгляда от решетчатого окна.

Это был Энтони Феррара!

— Вот как! Дорогой Кеан, — хрипловатый мелодичный голос ненавистным набатом бил по ушам Роберта, — ты выследил меня. Мало тебе было прогнать меня из Лондона, захотелось и Каир, мой любимый Каир, сделать для меня недоступным.

Кеан промолчал, еще сильнее вцепившись в решетку.

— Но, Кеан, ты ошибся, — в ласковом голосе зазвучала насмешка. — Вовлек в беду — себя же самого! Знаешь ли, Кеан, жители Судана совершенно искренне верят, что я ифрит — эти невероятные слухи преследовали меня во время всего пути по Нилу. Твой отец, мой дорогой друг, изучил этот странный вопрос и с уверенностью скажет тебе, что в Природе нет силы выше человеческой воли. В самом деле, Кеан, они даже приписали мне приход хамсина: так много достойных египтян решили, что я путешествую вместе с бурей — ну, или она со мной — что нечто непременно должно было произойти! Или тут простое совпадение, а, Кеан? Кто знает?

Энтони Феррара не двигался, просто стоял, спокойно улыбаясь, а Роберт не мог отвести глаз от порочного лица, все еще сжимая прутья дрожащими руками.