А бригада Егора Лексеича тем временем действительно прорывалась к станции канатной дороги. До станции было полкилометра через посёлок.

Рассыпавшись, они бежали кто как мог по дачным дворам, заросшим лесным орляком, продирались сквозь кусты, в которых ржавели автомобили, перелезали через упавшие стволы деревьев и обрушенные заборы. Затянутые зеленью мёртвые дома. Пластиковые детские качельки, вросшие в берёзу и поднятые над землёй. Опрокинутый стол в перекошенной беседке. Скелет парника. Гараж с шиповником внутри. Засыпанное мусором кафельное корыто бассейна. Развалины былого благополучия, теперь потерявшего всякий смысл.

Последним бежал Егор Лексеич — не из-за какой-то там ответственности, а потому что был старше прочих и нагулял вес. Он побагровел, натужно дышал и матерился. Злоба и тяжесть бега вытеснили его страх. Да и не было страха-то особого. Только дурак думает, что есть разница между первым и последним беглецом — типа как последний рискует больше. Херня. Они все — одинаково в лесу, в его полной власти. Лес унюхал их всех. И он не сзади, а вокруг.

Поджарый и сильный Холодовский просто шагал рядом с бригадиром — энергично, широко и точно. Он то и дело оглядывался, готовый стрелять по харверу из автомата. Алёна, нелепо грудастая и толстозадая в своём синем спортивном костюме, тоже держалась возле бригадира. Поначалу Маринка и Костик не обгоняли старших, но Алёна сказала Егору Лексеичу:

— Егора, отпусти молодёжь…

Егор Лексеич махнул рукой. Маринка и Костик тотчас помчались вперёд. О матери Костик не думал — как-нибудь сама справится, всегда справлялась. А Маринка не сомневалась в опытности дяди Горы и Холодовского.

Калдей, пыхтя, продирался собственным путём — неожиданно быстро для его грузного тела. И Фудин увязался за Калдеем. Он как-то сразу сообразил, что тупой Калдей совсем не тупой, когда требуется спасать шкуру.

Матушкин бежал вместе с Талкой: подсаживал её, если надо было что-то перелезать, убирал ветки с её дороги, раздвигал перед ней доски заборов.

— Ох, какую фигурку наведёте стройную, Наталья Батьковна! — заботливо приговаривал он. — Обвенчать и ебать умчать!..

— Заткнись, Витюра! — бессильно отвечала Талка. — Я же сдохну!..

Все они помнили, что харвестер идёт за ними по следу. Время от времени над людьми, жужжа, пролетали коптеры — харвестер знал, где находятся его жертвы, и не терял их, просто выбирал удобную дорогу. Огромный и длинный, он двигался зигзагами. Его мощные растопыренные ноги безжалостно топтали кусты и сшибали заборы. Ручищу с чокером, чтобы не мешала, он сложил по суставам и прижал к спине. Перед собой он выставил манипулятор с пилой; иной раз у него не получалось обогнуть какую-нибудь сосну, и он легко срезал её у корня, будто ствол был мягким, как масло; сосна обморочно валилась, зашумев кроной в вышине, а харвер уже уходил дальше. Он всё равно догнал бы людей. На больших расстояниях он всегда побеждал. Но до канатной дороги было не так уж и далеко.

Нижняя станция оказалась приземистым сооружением с замусоренным перроном под крышей. Первыми на перрон выбежали Костик и Маринка. К потрескавшемуся бетонному краю уже на штанге подплывала кабина с давно выломанными автоматическими дверями. Костик сразу юркнул внутрь.

— Залазий! — крикнул он Маринке.

Маринка, тяжело дыша, остановилась.