— Но почему именно Гофман?

По прихотливой ассоциации вдруг вспомнились «бомжи» — Танюша в ало-зеленом из «секанд хенд» и богатый друг ее в ветхом «лупсердаке».

— Какие-то ряженые кругом мерещатся, — пробормотал я.

— Ты про Мефистофелей? — нечаянно уточнила наивная Гретхен подспудное движение моих мыслей. — Их было тринадцать, в том числе и Боря.

— Если б Вика состояла с ним в сговоре, он бы каждое ее слово подтвердил. А Гофман… просто всплыл как неожиданный и удачливый соперник Вольнова.

— По премии «Мефисто», — она рассмеялась волнующим смехом, — но не по жизни.

— То есть?

— Виктор иной ориентации, будь с ним поосторожнее. Ты кажешься неприступным, это возбуждает.

— Надеюсь, не мужчин, — пробормотал я рассеянно. — Теперь понятны ухмылочки Жоржа.

— Бармена? А что, он тоже…

— Да ну. Я у него про Гофмана расспрашивал.

М-да, «в нашем обезьяннике» — как выразился сценарист (кстати, «обезьяна» с персидского буквальный перевод — «отец блуда»). Сей лингвистический изыск я тут же, в качестве «умного человека», выложил прелестной даме.

— Какой ты умный! Ты изучал персидский?

— Нет, ты прелесть! Ничего я не изучал, окромя, кое-как, русского.

— Прелесть в обезьяннике?

— Ну, не обобщай, я же не про тебя. Ты ведь нормальной ориентации.

— Хочешь, докажу?

Меня как обожгло, опасный флирт вырвался из-под контроля.

— Считай, что ты меня пригласила на свадьбу. Кстати, когда?

Она радостно рассмеялась, зашевелилась на кушетке, пожав босые ножки с пурпурными ногтями, придвинувшись ко мне (звезды и полоски замельтешили в глазах); я, понятно, ринулся навстречу, принял в руки душистый подарок, прижал к сердцу.

— Еще не скоро, — шепнула она. — Что такое «призрак поцелуя»?

— Зачем я тебе нужен? — прошелестели во мне остатки совести.

— Затем! Ты мне очень понравился, очень…

Лепетанье прервал телефонный звонок — спохватился Ангел-хранитель Боба. Я закурил, усмиряя плотский порыв, и прислушался:

— Боря, привет!.. Да ничего, у меня Ник. Какой? Сыщик!.. Ведем следствие, дух захватывает!.. Так поздно?.. А, в Молчановку… Понятно, до вечера!

Она положила трубку, я поспешил откланяться, усиленно соображая: уж не избрали ли меня опять в качестве громоотвода… С другой стороны: станет ли «звезда пленительного счастья» ревновать к убогой «лучинушке», образно выражаясь?

Уже в дверях мы постояли — нам не хотелось расставаться, честно! — она попросила меня приехать «скоро, может, завтра?». Да зачем, черт подери! (Я все-таки не совсем остыл!) Просто хочу тебя видеть.

16

Я учтиво отрекомендовался по телефону: кинооператор Смолин, снимал вас на вручении «Мефисто», надо бы повидаться. Он про меня слыхал, фильмы мои видал, будет счастлив и т. д. Сошлись на пресловутом «Артистико», что устраивало меня: авось залетит журналистка.

Мы сидели за столиком у стеклянной стены в переулок — гул столицы и мельтешенье лиц словно подстегивали, словно и я в толпе спешил, — между тем степенно пил кофе, а Гофман рот не закрывал: от кого исходил заказ, когда покажут по «ящику», по какой программе, как получилась «пляска чертей»… Отлично! Правда? Нечто ренессансное, отзвук венецианского карнавала, вы не находите? Нахожу.