«Как и два сценариста?» — подумалось. Занятный квартет профессиональных соперников, свите Клеопатры, где каждой твари по паре. Нормально, обычная стервозная атмосферка предсъемок и съемок — клубок столкновений, самолюбий, интриг — и все-таки необычная в свете (мраке) бесследного исчезновения режиссера.

18

За железно-узорчатыми прутьями калитки мотался милый Сатрап с кровожадно оскаленной пастью; на открытой веранде бледной лилией возникла мать, прищурилась на низкое солнце, вглядываясь. «Ирина Юрьевна!» — заорал я сквозь лай и рык. — «Их нет!» — невразумительный нервный ответ. «Где они?» — И я впал в тот же телеграфный стиль. — «Илюша в Москве, Лелечка в магазине!» — «Можно ее подождать?» — «Ждите!» — «Войти!» — уже взревел я, и она сдалась. «Фу! Свой!» Последний зубовный щелк и тишина. Мы уселись в дачные кресла на веранде, откуда хорошо просматривались подходы к дому (калитка и ворота).

— Вы внесли раздор в наш дом, — проговорила хозяйка быстро, вполголоса, в сторону; характерная особенность прелестной этой дамы — я еще в прошлые разы заметил — избегать глаз собеседника. Сатрап же, прижавшийся к ее коленям, напротив, следил за мной чревоугодно.

— Поверьте, не по своей воле. Исчезли, возможно, убиты очень близкие мне люди.

— Вы разве Любавским родственник?

— Ваня — мой сын.

Не то чтоб я сознательно сыграл на «материнской струне», как будто нечаянно вырвалось и дало эффект: круглые, как у дочери, птичьи очи сопряглись с моими — на секунду, но я успел засечь испуг, даже ужас…

— Нет, правда?

— Правда.

— Вы собираетесь мстить?

— Убийце? Так далеко я не заглядываю. — Я сказал правду — азарт охоты заслонял цель — и вдруг ощутил инстинктивную ненависть к таинственному монстру; но не приоткрылся, продолжая в чувствительном ключе: — Надо сначала найти и похоронить их.

— Вы — смелый человек.

— А кого мне бояться? Скажите — кого?

— Смерть. Увидеть в какой-нибудь яме их изуродованные трупы… как потом жить с этим духом разложения?

— У вас болезненные реакции.

— Нет, я бы лучше осталась в неизвестности и всю жизнь ждала.

— Вы женщина, а мужчине я сказал бы: трус.

— Да, я трус. Если вы думаете на мужа… он обожал ее.

«Что как раз против него и свидетельствует, — явилась закономерная мысль. — Обожание, как любая разновидность страсти, может вмиг оборотиться своей противоположностью — отвращением». Вслух же спросил:

— По какой причине я стал бы подозревать вашего мужа? (Она молчала, глядя в подстриженный сад.) Ирина Юрьевна, вам, конечно, нелегко живется между Содомом и Гоморрой…

— Что?

— Образно выражаясь.

Она слабо засмеялась, я захохотал — нервная разрядка напряжения.

— Нет, серьезно, ваши домочадцы — какие-то пороховые бочки, они на вас катят, катят… гляди, задавят.

— Да нет… я люблю их.

— Вам уже известно, что у Лели с Ваней было свидание в субботу?

— Я слышала… вы так как кричали втроем в кабинете.

Мягко уточним: прислушивалась; не так уж мы и кричали.

— Они ведь случайно встретились.

Придется разбить иллюзии, а девчонку, с такой кроткой матерью, я не подведу.