— Я не мог бегать за каждым в отдельности.

— Сёма говорил, что Скорпион упоминал, что он потомок волота.

— Так мы все потомки двух корней; гиперборейского, от которого пошли волоты, уменьшающиеся в размерах до современного человека и атлантического, где процесс был аналогичным. А потом так смешались за тысячелетия, что сам чёрт не разберёт, где чьи. Разве что в итоге от гиперборейцев получились те, кого сейчас называют кроманьонцами, а от атлантов неандертальцы. Группы слабых, но способных к воображению кроманьонцев истребили предпочитающих одиночество сильных неандертальцев. Но полного истребления не было, смешались. Да не все сидели по пещерам в ледниковый период.

— А если всем людям разъяснить это, перестанут воевать за превосходство рас, вер, культур и уровней развития?

— Наивный Андрей. Люди всегда найдут из-за чего воевать. Без памяти прошлого всегда есть что делить.

— А если открыть память прошлого?

— Тогда вспомнятся все прошлые обиды.

— А их было много?

— У тебя вопросов ещё больше, чем у вашего блондина. Знал бы — его бы взял. Всё, уходим. И сделай милость, пусть наша дорога в обратном направлении будет проходить в молчании. Почему вы Скорпиона этими вопросами не валите? Я не нанимался нянькой.

— Он помоложе тебя будет.

— Потому ответит на вопрос прямо и ясно для тебя, а мне приходится перебирать все возможные варианты последствий донесения информации. Потоки ответственности накладываются соответственно современным представлениям о мире. Понял?

— Не совсем.

— Вот и не доставай меня. Живи в своём мире. Мир, Андрей, более многогранен, чем ты себе представляешь. Не усложняй себе и другим жизнь. Цельных знаний всё меньше, всё прочее — вопрос веры.

Андрей прикусил губу, но очередная шпилька всё равно слетела с уст:

— Теперь я понял, почему тебя называют лукавым.

В обратной дороге не проронили и слова.

* * *

Единовременно. Швейцария.

Двойной автодельталёт, отличимый от простого дельталёта парой пассажиров, бороздил воздушный океан. Фигурки людей, с земли в свете солнца едва различимые, умело боролись с потоками воздуха. Небольшой моторчик настойчиво верещал, помогая держать конструкцию в воздухе и без тёплых восходящих потоков. Головы пассажира и пилота едва не задевали низкие тучи. Протяни руку — коснёшься облака.

— Пониже, Даня, пониже. Облака — это почти что сплошной воздушный пар. Не рискуй. Сегодня хоть и солнце и почти безоблачно, но всё равно.

— Не бойся. Ника постаралась на славу. Всю ночь лил дождь, всё утро стояла парилка, а после полудня солнце печёт так, что ты в безопасности. Да и выше не взлетим. — Прозвучало в наушнике Артёма Помидорова. Спустя секунды вновь. — Время пришло. Начинаем.

— Хорошо. Я готов. — Коротко обронил в ответ юноша в микрофон.

Руки в непривычно жёстких резиновых перчатках понизили обороты мотора, и Даниил Харламов повёл аппарат на снижение. Гудение мотора стало тише, закружили по кругу, приближая поверхность земли.

Загородные домики из спичечных коробков выросли до размера книг, альбомов, расползлись, отвоёвывая всё больше и больше территории для зрения. Поделенные кусочки земли, вены речушек, ровные, аккуратные полоски дорог, сады, деревья, всё детализировалось, приближалось.

Снизившись до двухсот метров, Даниил целенаправленно взял курс на отдельно стоящий трёхэтажный особняк. Белокаменный дворец за высоким забором с вычурной крышей с тёмно-желтой черепицей приблизился. На территории немного машин. В основном приезжают и уезжают, не задерживаются надолго. Особняк выглядит тихим, охрана за резными заборами почти не мелькает.