– Вам телеграмм-мма, – пробормотал почтмейстер, протягивая мне сложенный вдвое бланк, на лицевой части которого был вытиснен большой двуглавый императорский орел, – императорская, от самого государя-императора Николая Александровича. Получите, распишитесь.

Итак, находясь в состоянии изрядного замешательства, я принял бланк из почтмейстерских рук, разорвал заклейку и, развернув бланк, прочел:

– «Уважаемый господин Зубатов. Мы повелеваем, чтобы получением сего вы незамедлительно прибыли к Нам в Александровский дворец Царского Села за получением нового служебного назначения. Любую попытку помешать вам в этом мы будем считать нарушением Нашей священной монаршей воли. Подписано собственноручно: Николай.»

Сказать честно, в первый момент я был ошарашен так же, как и несчастный почтмейстер, который, получив такую телеграмму, в верноподданическом экстазе решил самолично отнести ее адресату. А то как бы чего не вышло. А ведь что-нибудь обязательно выйдет, потому что, узнав об этой телеграмме, господин фон Плеве будет натурально взбешен. И выплескивать свое бешенство он станет на подчиненных, которым придется провести несколько неприятных деньков. И хоть прежде я принял твердое решение окончательно отойти от дел и более не играть в эти игры, у меня даже мысли не возникло о том, чтобы не выполнить повеление Государя. Если я ему нужен, то требуется бросить все и бежать на зов. Причем не в рассуждении собственной карьеры, а исключительно исходя из государственной пользы. И плевать на господина фон Плеве. Конечно, он может попробовать устроить мне дополнительные неприятности, но они ничего не стоят по сравнению с вызовом от самого Государя.

Той ночью я никак не мог заснуть и проворочался до первых признаков рассвета. Меня мучили размышления о том, для чего же я понадобился Государю. Но, несмотря на все мыслительные усилия, я так и не пришел ни к какому определенному мнению. Для должности министра я был человек молодой и малозначительный, а чиновниками ранга ниже министра Государь, скорее всего, лично не занимается.

Утром, перед тем как отправиться на вокзал, я заехал в Полицейское городское управление на Девическую улицу в дом 19, к Владимирскому полицмейстеру, коллежскому асессору Иванову, которому вменялось контролировать мое пребывание во Владимирской ссылке, и с некоторым чувством злорадства продемонстрировал ему послание государя-императора. Тот, конечно, уже был проинформирован о факте получения мною таковой телеграммы, но не имел даже малейшего представления о ее содержании. В выражении его лица, когда он читал повелевающие строки императорского послания, смешались ужас и благоговение; несколько раз он бросил на меня удивленно-недоумевающий взгляд из-под развесистых бровей.

Благоговение проистекало из того, что за весь срок его службы такому мелкому чиновнику, как коллежский асессор, еще не доводилось (да и, наверное, не доведется) держать в руках телеграмму, можно сказать, собственноручно отправленную государем-императором, а ужас был вызван тем, что эта телеграмма принуждала полицмейстера нарушить строгие указания, данные ему вышестоящим начальством. После некоторых колебаний (ибо господин фон Плеве имеет очень тяжелую руку и дурной нрав) полицмейстер встрепенулся и сообщил мне, что я, разумеется, обязан исполнить повеление государя-императора, но при этом мне (под мою личную ответственность) запрещается отклоняться от маршрута, вступать в контакты с моими бывшими сослуживцами, а также посторонними лицами. Ну, ничего иного он сказать и не мог.

Разумеется, я понимал, что стоит мне выйти из присутствия, как полицмейстер отправит господину фон Плеве телеграмму о случившемся чрезвычайном происшествии, но даже тот, с учетом неповоротливости бюрократического аппарата МВД, не успеет ничего предпринять до тех пор, пока я не прибуду в Царское село.