«Мне очень не хотелось вас беспокоить, – писал отец, – но я ничем не могу объяснить причину молчания Рюделя…»

Леволь ответил тотчас же.

"Адвоката Рюделя в Париже нет, – писал он. – Я разговаривал с привратником, и тот сообщил мне, что господин Рюдель последнее время находился в очень смятенном состоянии духа, ему казалось, что его преследуют, Он не выходил из дома, предварительно не осмотрев улицу сквозь щель в двери. Почувствовав доверие к привратнику, Рюдель оставил ему письмо: «Берегите дом. Я уехал надолго, это единственный способ обрести спокойствие…»

"Всю корреспонденцию я, как всегда, бросаю в его ящик, – сказал привратник.

– И, пока я жив, только мосье Рюдель его вскроет…"

Отец был тронут письмом.

– Леволь! Какой это обязательный человек!.. Он сейчас должен быть глубоким стариком, однако у него нашлось и время и желание все подробно разузнать.

– Но что случилось с Рюделем? – спросил я. – И неужели наши документы потеряны?

– Нужно было снять копии, хотя бы просто переписать их… Будем надеяться, что вернется Рюдель и напишет нам подробное письмо. Мне почему‑то кажется, что ничего серьезного с ним не произошло. А документы наши представляют собой ценность только для нас, больше ни для кого…

– Но почему‑то они были очень дороги нашему предку, иначе он не стал бы прятать их так тщательно. В них что‑то есть…

– Я помню, – в раздумье сказал отец, – что твой дед часто говорил мне, что Меканикусы были адептами, то есть владели тайной превращения металлов… Что богатство дома было заложено одним из Меканикусов, погибшим позднее на войне… Поэтому он считал, что все Меканикусы должны посвящать себя поискам секретов Великого Делания. Но среди найденных нами и так глупо утраченных документов нет ничего, что имело бы отношение к алхимии. Даже «перевод» который сделал Бэкон, не содержит ни одного алхимического знака золота, на нем нет обязательного для таких рукописей символа Великого Делания, так называемого пантакля Сулеймана*.

– Но, может быть, отец, наши предки действительно владели секретом алхимии?

– спросил я.

– О нет, ведь этого секрета вовсе не существует. Это либо заблуждения темного средневековья, либо нарочитый обман. Современная наука…

– Но, может быть, наука ошибается? Разве все известно до конца и нет на свете тайны?

– «Много есть вещей на свете, друг Горацио, которые и не снились нашим мудрецам…»

– А разве Шекспир неправ?

– Прав и… неправ. Есть многие вещи в науке, которые дались такой большой кровью, таким большим трудом, что в них выкристаллизовалась, собралась, овеществилась правда. Есть открытия, сделанные навсегда, навечно. И, если бы не эти открытия гениев науки, Меканикусы и сейчас искали бы Красный камень, или «панацею», а ты помогал бы мне в работе у печи, глупой, старой, милой печи, из‑за которой мои руки были всегда в ожогах.

– Отец, ты тоже искал Красный камень? Ведь ты инженер, современный ученый, а у нас сейчас двадцатый век!

– Но я не родился инженером. Представь, Карл, я тоже был мальчиком, потом стал юношей… Видишь ли, Карл, твой дед был еще во власти семейных преданий, легенд, не расставался со старыми книгами, сутками не отходил от колб и реторт. Он и послал меня учиться новой химии. «Иди учись, пойми причину могущества методов химии, – сказал он мне. – Она родилась в недрах средневековой алхимии и сейчас удивляет человечество неисчислимым количеством блестящих и очевидных открытий.