И кровь, которая заполняет шприц в руках отца, кажется, заполняет весь мир. Кажется, что эта кровь течет не из вен Гэврила, а из ее собственных вен. Это ее кровь пьют родители и гости. Это ее кровь отправляет их в мир грез, где нет запретов. Хотя вряд ли у них были запреты и прежде, когда игры были лишь жаром плоти. Может быть, лишь вначале. У матери. Но Ясмин уже не помнила об этом. О прошлом в памяти осталась лишь Фэй и сверхлюди, которых она привозила в этот дом. Да еще, возможно, большая родительская кровать и комната для гостей, где вспыхивали и гасли костры безумия, на которых горела Ясмин. Снова и снова. Сейчас уже ничего не осталось. Только кровь Гэврила в шприце для очередной ночной утехи. Эти ночи убили ее, сожгли.

– С тобой все в порядке? – спросил отец, проходя мимо Ясмин. Она не ответила. Взгляд ее был прикован к шприцу в его руках. Казалось, еще мгновение, и он воткнет иглу ей в грудь, прямо в сердце, и начнет выкачивать кровь из нее. Всю кровь, что еще осталась.

Отец улыбнулся и начал подниматься по скрипучей лестнице. Ясмин подумала, что скоро без крови древних она состарится и будет выглядеть старше отца, старше матери. Седая и одинокая. Непонятая, забытая, брошенная…

Где-то далеко хлопнула дверь, закрывшись за отцом. Тишина. Шум мира отступает. Голосов нет. Нет и чужих мыслей. Лишь редкий стук падающих капель в этом сыром подвале. И, кажется, что время остановилось, застыло. Еще чуть-чуть, и можно будет увидеть, как разрастается ржавчина на железной двери в камеру узника. Но узником был не только Гэврил. Узником было и детство Ясмин. Оно кануло в небытие в этом доме, за этой железной дверью. Ее детство, девичество, вся ее жизнь. И нет шанса освободиться. Она такой же беспомощный пленник, как Гэврил. Как узник этой дьявольской семьи сверхлюдей, которую она вынуждена любить и ненавидеть одновременно, потому что никого другого у нее нет, ничего другого у нее нет. И никто не сможет это изменить. Никто не сможет вернуть утраченное. Как в случае с Гэврилом, кровь которого растворилась в желудках и венах. Ее не извлечь, не собрать и не вернуть назад.

Ясмин открыла железную дверь и вошла в камеру узника.

– Хочешь извиниться за то, что пила мою кровь? – спросил Гэврил.

– Хочу доказать тебе, что я, в отличие от моих родителей, могу не только брать.

– Боюсь, у тебя нет ничего, что ты могла бы мне дать. Даже твоя кровь заражена кровью древних.

– Я говорю не о своей крови. – Ясмин позволила ему увидеть свои мысли…

Их близость продлилась не больше пары минут. Близость узника, чье тело было стянуто крепкими ремнями, и девушки, которая считала, что такие же ремни фиксируют ее мысли, ее чувства. Оковы, которые надели на них ее родители, сверхлюди…

– Презираешь меня? – спросила Ясмин Макса Бонера. Она не желала тратиться на слова и просто показывала ему свои воспоминания, не особенно заботясь о том, чтобы заблокировать свои чувства того дня. Свои ощущения. Потому что не было чувств. Почти не было. Даже когда она узнала, что беременна от Гэврила. Ничего.

– Не проще ли было просто отпустить его? – тихо спросил Макс.

– Отпустить? После того, что с ним сделала моя семья?

– Тогда зачем ты…

– Я не знаю.