Он, как и многие сыны Венгрии, был виртуозным скрипачом – самого Паганини сравнивали с Сен-Жерменом. Одевался скромно, любил тёмные тона. Зато знал толк в старинных золотых украшениях и бриллиантах. Говаривали, что он умеет превращать металл в золото – в это поверил даже прожжённый хитрец Казанова. К тому же Сен-Жермен предсказал – чуть ли не в подробностях – Французскую революцию.

В России он пребывал во время дворцового переворота 1762 года, в результате которого к власти пришла императрица Екатерина Великая. Сен-Жермен неплохо говорил по-русски: собеседникам графа казалось, что он вообще знает все языки на свете. Друг и доверенное лицо братьев Орловых, возможно, под именем графа Салтыкова он выполнял секретные поручения русской императрицы.

В Париже с ним сошёлся путешествовавший по Европе Денис Иванович Фонвизин, – писатель, политик, признанный острослов. Это его комедия «Бригадир» заставила плакать от смеха всесильного князя Таврического, Григория Потёмкина. Потёмкин наградил Фонвизина похвалой, которая стала крылатой: «Умри, Денис, лучше не напишешь!». Фонвизин слыл редким русофилом, скептически относился к европейским чудесам и был чужд преклонения перед просвещённым Западом. Но легендарный Сен-Жермен его, разумеется, заинтриговал. Они обменялись несколькими визитами, сошлись, присматривались друг к другу. В своём письме из Парижа от 20/31 марта 1778 года к князю П. И. Панину Фонвизин писал не без иронии: «Что ж надлежит до другого чудотворца, Сен-Жерменя, я расстался с ним дружески, и на предложение его, коим сулил он мне золотые горы, ответствовал благодарностью, сказав ему, что если он имеет столь подходящие для России проекты, то может отнестись с ними к находящемуся в Дрездене нашему поверенному в делах. Лекарство его жена принимала, но без всякого успеха».

Сен-Жермен умел отвечать на вопросы в стиле дельфийского оракула – уклончиво, загадочно. О нём ходили анекдоты, в которых граф предстаёт красноречивым мудрецом. Вспомним один из таких «дней минувших анекдотов».

Однажды французский вельможа сказал графу Сен-Жермену: «Не приложу ума понять всю чепуху, которая около Вас происходит». Сен-Жермен ответил: «Не трудно понять мою чепуху, если ей уделите столько же внимания, как и своей; если прочтёте мои представления с тем же вниманием, как и список придворных танцоров. Но беда в том, что порядок менуэта будет для вас значительнее, нежели целость Земли».

Его и в ХХ веке время от времени опознавали на улицах Вены и Ленинграда… Может быть, и сегодня он где-нибудь прогуливается в своём извечном длинном чёрном плаще, неприкаянный мистик, последний из рода Ракоци.

Друг Суворова  

Венгерский барон

Кем был Суворов для России? Не только героем на поле брани, не только непобедимым полководцем, образцом солдата, офицера и генерала, вызывавшим восхищение поэтов. Суворов уже при жизни был фольклорным персонажем – не только воином, но и пересмешником. Крылатыми стали суворовские остроты, которыми старик с лёгкостью клал на лопатки самых влиятельных и родовитых оппонентов. Вот не любил Суворов светской жизни с её утончёнными и бессмысленными прихотями – и пригвоздил позолоченную да припудренную камарилью галантного века одним афоризмом: «У меня семь ран: две, полученные на войне, а пять при дворе, и эти последние гораздо мучительнее первых». В устах старого солдата, первой шпаги империи, эти слова прозвучали веско.