– Когда дошнуруешь – выходи. Я ждать буду.

Малый вразвалку шел к выходу. Оля сказала испуганно:

– Из блатных, Дима. И крутой. Что делать будем?

– Доедим и пойдем в другую сторону, – спокойно решил Дима.

– А если он не один?

– Лишь бы не пятеро.

…Он ждал прямо на выходе. Увидев их, осклабился устрашающей улыбкой.

– Скажи мне словечко типа «да», фраерок.

– Я глухонемой, дружбан ты мой ненаглядный, – сказал Дима и легонько толкнул Олю в бок – чтобы отошла.

– Тебя что, давно не гнули, студень? – спросил малый и всей пятерней попытался сделать смазь – провести растопыренными пальцами по Диминому лицу. Но Дима легко ушел от его руки и на шаге влево правой нанес почти незаметный на глаз мощный удар в печень, прикрытую франтовской кожей. Глаза у малого выпучились и не видели второго удара, который пришелся в солнечное сплетение. Малого согнуло. Дима за ухо приподнял коротко стриженную голову и сказал недоуменно:

– Я почему то не согнулся, а ты – наоборот. – И притихшей Оле: – Пошли, а то я на движение опаздываю.

Малый уже присел на тротуар. Оля, которая панически спешила, и Дима, который настойчиво удерживал ее, достойно двинулись к метро. Мимо них медленно проехал джип «Мицубиси». Оля лихорадочно обернулась и увидела, что джип остановился рядом с присевшим малым.

– Дима, это, наверное, тот джип, на котором твое желтое пальто уехало! Делаем ноги!

И рванулась. И вновь ее Дима удержал.

– Тот был «лексус», а этот «мицубиси». Сейчас главное – не дергаться.

…Элегантный набриолиненный красавец из джипа, взявшись за то же ухо, помог подняться еще мало что соображавшему бойцу. Заглянув в чумовые глазки, укорил по отечески:

– Я же просил вежливо, по братски, на улыбке.

Малому наконец удалось полноценно вдохнуть.

– А я как? Даже брателлой этого фофана окрестил.

– Даже! О господи, сколько раз себе зарок давал не поручать деликатных дел исполнителям.

* * *

Плохонькое пианино дребезжаще извергало под пальцами серьезной седовласой дамы нечто смахивающее на регтайм. Поджарая женщина средних лет вольно вышагивала по паркету профессионально вывернутыми ступнями мускулистых ног и настойчиво отсчитывала, подчеркивая синкопированный ритм:

– И раз… И два… И три…

В полотнах солнечного света висела пыль. Она была неподвижна, а молодцы и молодицы третьего курса стремительно и в лад перемещались от стены к окнам и обратно.

– И раз… И два… И три… Руки, руки, девы!

Захар Захарович решительно распахнул дверь, вошел в зал, помотал башкой и сказал сам себе:

– Ну и дух тут! – И уже женщине с поступью балерины: – Людочка, можно вас на минутку?

Женщина Людочка три раза хлопнула в ладоши и объявила:

– Перерыв! – Подошла к Захару Захаровичу и произнесла с холодной безукоризненной уважительностью: – Слушаю вас, профессор.

– Зачем уж так торжественно – профессор? Вы бы по  простому и сразу: народный артист России и кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» третьей степени.

– Вы все шутите, Захар Захарович, а мне не до шуток: Колосов, который, по сути, ведет всех, на полчаса опоздал, и вот вы…

– И мне не до шуток, Людочка, – он глянул на часы. – Всего двадцать минут осталось. Распустите их, а?

– Не в силах отказать народному артисту и кавалеру ордена «За заслуги перед Отечеством». Да и занятия, собственно, уже сорваны.