— Отправляйся к жене, сынок, — заявил Зигимер. — Я останусь здесь и послужу римлянам не худшим проводником, чем ты. Может, и лучшим — я знал эту дорогу, когда ты еще не появился на свет.

Он говорил, как обычно, на родном языке. Если бы старый вождь ни с того ни с сего заговорил с сыном или любым другим германцем по-латыни, легионерам это могло бы показаться подозрительным. А некоторые из них могли понять, о чем идет речь, на каком бы языке ни велся разговор.

— Но ведь я обещал наместнику… — попытался возразить Арминий.

— Иди поговори с ним. И возьми с собой Кариомера — пусть скажет наместнику все, что только что сказал тебе. Вар разрешит тебе отправиться домой: он человек справедливый и понимающий.

Зигимер говорил с таким убежденным, серьезным видом, что Арминий не мог не восхититься отцом. Он и не думал, что тот способен на такую игру. Но открыто выразить свое восхищение Арминий не мог, ведь римляне ни в коем случае не должны были ничего заметить. Он лишь склонил голову со словами:

— Да, я обращусь к наместнику с просьбой. Идем, Кариомер.

Арминий ничуть не удивился, когда раб Аристокл приветствовал его словами:

— Должно быть, у входа в шатер стоит твой только что прибывший соплеменник?

В военном лагере, как и в германской деревне, любая новость распространяется со скоростью молнии.

— Именно так.

Арминий представил Кариомера и продолжал:

— Он привез мне новости из дома. Мы должны поговорить об этом с наместником.

— Сейчас узнаю, сможет ли он вас принять, — сказал греческий раб.

Кариомер встревожился, но Арминий взглядом успокоил его. Аристокл всегда произносил такие слова, главным образом для того, чтобы подчеркнуть собственную значимость. Но Арминий не сомневался — Вар примет его и Кариомера.

И верно, раб скоро вернулся и без лишних слов, жестом, пригласил их пройти в шатер.

Арминий сомневался, что облегченная ухмылка Кариомера покажется кому-то подозрительной. Всякий поймет: германец просто рад, что ему не пришлось долго топтаться снаружи в ожидании. Если бы Арминий не знал истинного положения вещей, он бы так и подумал.

— Стало быть, у твоей женщины уже изрядно округлился живот, а? — промолвил Квинтилий Вар после того, как Арминий представил ему Кариомера и пересказал новости.

— Именно, — подтвердил Арминий.

Римлянин и сам имел довольно округлый животик благодаря своему чревоугодию.

— Мой сородич говорит, что она беспокоится о своем здоровье. И повитуха тоже. Поэтому Туснельда хочет меня видеть. И я сам хотел бы с ней повидаться.

— Но кто же проведет нас по твоей хваленой дороге к Рейну? — осведомился Вар.

— Мой отец остается с тобой и с легионами, — ответил Арминий. — Он утверждает, что знает дорогу гораздо лучше меня.

Германец улыбнулся.

— Сам знаешь, каковы отцы даже взрослых сыновей.

Тут он совершил ошибку: Вар скривился и покачал головой.

— Увы, не на своем опыте. Мой отец… ушел из жизни, когда я был совсем юным.

Обращаясь скорее к себе самому, чем к Арминию, наместник добавил:

— Он всегда был верен своим идеалам, даже в разгар гражданской войны — и поплатился за это.

— Прошу прощения, я не знал! — воскликнул Арминий.

Кариомер пробормотал слова сочувствия.

— Спасибо вам обоим, вы очень добры, — промолвил Вар.