Но собрался он с поспевшими из Смоленска и подошел еще; тут его приняли штыками и множество истребили, других рассеяли по лесам, словом сказать, что ввечеру две колонны, 8400, положили ружья.

Сегодня поутру еще в лесу взяли 2500 и 10 пушек; не помню, сколько взяли 5-го числа пленных.

От Смоленска до Красного преследовали казаки и взяли 112 пушек. Пленных взято во всех местах пропасть, — между протчим, Остерман — 2400. Всего, может быть, тысяч до двадцати. Генералов в три дни, кажется, 8 человек…»

А в письме любимой дочери Лизаньке Хитрово Кутузов писал 10 ноября, что пленных было взято более 20 тысяч, что были захвачены императорские экипажи, кучера и конюхи в императорских ливреях. «Проклятия армии над этим когда-то столь великим, теперь столь ничтожным человеком ужасны! — пишет Кутузов. — Уверяют даже, что, проклиная его, неприятель благословляет меня, сумевшего образумить подобное чудовище. Это мне было подробно передано за столом моими генералами, а Кудашев был тому свидетелем; иначе оно было бы похоже на самохвальство…»

И кончается письмо припиской, сделанной рукой Кудашева: «…Мы так усердно преследуем и поражаем неприятеля, что едва успеваем подписывать отдаваемые приказы. Очень часто глаза невольно смыкаются; от здешних трудов и утомлений человек стареет. Еще десяток дней такого аллюра, как последние, и у Бонапарта ног не хватит бежать».

После победы под Красным Кутузов надеется окружить и уничтожить главные силы французской армии в районе реки Березины. Он требует от своих генералов — Чичагова и Витгенштейна, — чтобы они с их войсками шли к Березине и отрезали бы путь отступающему противнику.

14 ноября в письме к жене Кутузов надеется на успех, и письмо его преисполнено радости: «По сей день освобождены бывшие под властью неприятеля губернии: Московская, Калужская, Смоленская, Могилевская и Витебская. Неприятель все бежит; потерял из главной своей армии всю артиллерию. Ему идти легко».

И далее пишет, что «сладко гнать перед собою первого в свете полководца (до сего дня уже 550 верст, как я его всякой день много или мало бью)».

Однако полного окружения наполеоновских войск у Березины не получилось, и хотя французы потеряли за четыре дня боев — с 14 по 17 ноября — убитыми, ранеными и пленными около 50 тысяч солдат и офицеров, Кутузов результатами сражения удовлетворен не был.

И потому 19 ноября, «перешед Березину», как значится в письме, он сообщал жене: «Не могу сказать, чтобы я был весел, не всегда идет все так, как хочется. Все еще Бонапарте жив… Я вчерась был скучен, и это грех. Грустил, что не взята вся армия неприятельская в полон, но, кажется, можно и за то благодарить Бога, что она доведена до такого бедного состояния…»

А состояние вражеской армии и впрямь было весьма «бедным». На Березине она просто-напросто перестала существовать: из полумиллиона захватчиков, вторгшихся в Россию в июне 1812 года, осталась одна сотая часть — пять тысяч человек.

23 ноября Наполеон покинул эти жалкие остатки, поручив их маршалу Мюрату, и уехал в Париж формировать новую армию.

26 ноября Кутузов писал жене «между Минска и Вильна»: «Я, слава Богу, здоров, мой друг, и все гонимся за неприятелем, так же как от Москвы до Смоленска, и мертвыми они теряют еще больше прежнего; так что на одной версте — от столба до столба — сочли неубитых мертвых (то есть замерзших) 117 тел… (И когда Пушкин спрашивал, кто же помог России в 1812 году, перечисляя, на его взгляд, три важнейших фактора в такой последовательности: «Зима, Барклай иль русский Бог?», то, как бы мы ни относились к этой пушкинской триаде, все же следует признать, что «генерал Мороз» очень помог русским.