Мне вспомнилась Алиса с ее энтузиазмом - "это совсем другие люди"!

  - Жить долго, очень долго и быть здоровым. Заниматься любимым делом, учиться, потому что интересно, а не потому, что нужен диплом. Работать не ради денег, а потому, что хочется помочь людям, и потому что интересно. Жить в окружении таких же занятых делом, серьезных, увлеченных людей. Жениться на женщине, которая всю жизнь будет тебе верна. Клаус, ты представить себе не можешь, какое это... облегчение. Какой может быть жизнь - среди своих. Я так живу уже больше полувека, и знаешь - мне никогда не надоест.

  - А как же эти... урку? - скептически поинтересовался я, - они не хотят жить по-человечески?

  - Хотят, но у них другое представление о человеческом. Клаус, урку выиграют, если мы открыто признаем свое существование и начнем жить отдельно. Мы создадим для них условия - какие они захотят сами. Мы ведь не собираемся убивать их, упаси Боже, или превращать в рабов.

  Он огляделся в комнате. Встал, подошел к стенному шкафу. Достал из сумки небольшой прибор с раструбом, раздалось короткое гудение и щелчок, будто нечто развалилось на части.

  - Извини, - сказал Анквилла, повернувшись ко мне, - твои друзья оставили здесь подслушивающее устройство. Это не в моих интересах, ты понимаешь...

  Я хмыкнул.

  - Можно просто говорить тихо и быстро. И они не смогут это расшифровать, у них нет людей, настолько хорошо знающих немецкий, - посоветовал я.

  - Неплохой совет, спасибо, - Анквилла снова уселся за стол, - ну что, Клаус. Я думаю, будет лучше, если ты будешь задавать вопросы. Я постараюсь ответить, как смогу.

  Признаться, я растерялся. Вопросов было море. Я вообще не ожидал такой беседы, и честно говоря ,толком не подготовился. Надо было продумать все варианты вместо того, чтобы шарик по лабиринту гонять.

  Хотя мог ли я предположить, что преступник - мой собственный двоюродный дед?

  Причем я понимал, что это правда. Да и зачем бы он стал мне врать?

  А может быть, как раз и проверить для начала этот факт?

  - Если вы действительно... Вернер Оттерсбах... знаете, такая шкатулка с жемчужным бисером? Черная, и бисером на ней - цветы.

  - Мама хранила в ней пуговицы, я знаю, - ответил Анквилла, - мы их таскали для игры... игра у нас такая была, в пуговицы.

  Черт возьми! В наше время эта шкатулка хранилась в стенке, теперь со старыми фотографиями, и отец порой рассказывал ее историю, и раньше в ней действительно хранили пуговицы.

  - Откуда она взялась у прабабушки?

  - Подарили на свадьбу, - без запинки ответил Анквилла.

  - У дедушки... деда Франца шрам на предплечье. Откуда?

  - Мы баловались с отцовскими реактивами. Сделали нитроглицерин. Ему тогда было десять лет.

  Я порылся в памяти. Нет, слишком мало я знаю об истории своей семьи. Да и разве этого недостаточно? Чего я еще от него жду?

  Это мой двоюродный дед. Невероятно, да, но что в этой истории - вероятно? Что в этой истории обычно и нормально?

  - Ты, значит, общался с моими родителями? Со мной в детстве? - тихо спросил я.

  - Нет, конечно. Но я видел их, видел тебя. Издалека. Немного наблюдал за вашей жизнью. Вы же мне не безразличны, и Франц, и вы - вы мне родные люди. Если бы что-то нужно было, я бы помог. Но вы и так неплохо жили.

  - Как ты убил Шефера? - спросил я, - почему в теле не нашли пуль?

  - Для материальной культуры амару, - ответил он с готовностью, - всегда были характерны самоуничтожающиеся предметы.