— Она не может вернуться. Брат ее и на порог не пустит.

— У вас язык вообще есть? Или вы только драться умеете? — глядя на Эмму, осведомился Нед.

У Эммы едва заметно приподнялись уголки губ, а глаза цвета незабудок чуть расширились. Казалось, она уже немного успокоилась; тем более Эдди, желая ее ободрить, утвердительно кивнула — дескать, разговаривать с этим парнем можно.

— Я думала пожить здесь несколько дней. С разрешения вашей сестры Эдди, разумеется, — пробормотала женщина.

— Чьей сестры? — переспросил Нед.

— Твоей, чьей же еще? — сказала Уэлкам. Громкое шипение поджаривавшегося на свином сале теста, которое вылила на сковородку Уэлкам, не могло заглушить ее утробного хихиканья. В другой сковородке, поменьше, она растопила и довела до коричневого цвета сахар, после чего добавила в него немного воды.

«С чего это Уэлкам взбрело на ум готовить сироп?» — подумала Эдди. Обычно перед ней и девицами — да и перед Недом тоже — негритянка ставила на стол жестянку с черной патокой, и дело с концом. В следующую минуту, впрочем, Эдди поняла, что Уэлкам просто-напросто захотелось похвастать перед Эммой своими талантами. Скорее всего, она и впрямь когда-то работала кухаркой в благородном семействе, хотя Эдди не стала бы со всей ответственностью этого утверждать, она привыкла не задавать людям лишних вопросов. Одно не оставляло сомнений: Уэлкам считала Эмму куда более благородной особой по сравнению со всеми остальными обитателями «Чили-Квин», в том числе с собственной хозяйкой, и старалась исключительно ради гостьи. Придя к этому выводу, Эдди обиделась.

— Только не надо доставать салфетки, — сказала она.

Уэлкам ничего не ответила. Сняв с огня сковородку, она переложила горячие оладьи на тарелку, полила их сиропом, после чего поставила тарелку перед Эммой.

— Я думала, эта тарелка предназначается Неду, — недовольно заметила Эдди.

— Леди обслуживаются в первую очередь, — бросила Уэлкам.

— В таком случае эту порцию я забираю себе. — Тем самым Эдди хотела дать Уэлкам понять, что коль скоро «Чили-Квин» принадлежит ей, то главная здесь — она. Правда, Эдди не была уверена, что ей это удалось.

Эмма улыбнулась и передвинула тарелку Эдди. Запах горячей жирной пищи показался Эдди отвратительным, и ее едва не стошнило. Кроме того, она понимала, что выглядит глупо: ведь она только что отказалась от завтрака.

— Нет уж, возьмите это себе, — сказала она и пододвинула тарелку поближе к Эмме. Некоторое время тарелка стояла между женщинами, пока Нед, отложив в сторону холодный компресс, не придвинул ее себе и не начал есть.

Уэлкам принесла вторую порцию оладий и поставила перед Эммой. Потом она принесла и поставила на стол кофейник. Заметив, что Нед уже очистил свою тарелку, она положила ему еще с полдюжины оладий. Пока Нед и Эмма ели, Уэлкам, опершись о стену спиной, наблюдала за Эммой, которая клала в рот крохотные кусочки пищи и деликатно ее пережевывала. Покончив с едой, она, оставив вилку и нож в центре тарелки, отодвинула ее от себя.

— А когда у вас завтракают другие пансионеры? — спросила Эмма у Уэлкам, которая подошла, чтобы убрать со стола посуду.

Та пожала плечами:

— Кто когда. Вообще-то они дрыхнут до полудня. И после полудня тоже. Короче говоря, они спят почти все время — когда не работают.

— Вы к ним снисходительны. Если бы пансион держала я, то положила бы за правило, чтобы мои постояльцы садились за стол в соответствии с определенным расписанием.

Нед расхохотался и взглянул на Эдди.

— Я, конечно, знал, что у тебя есть пансионерки, но впервые слышу, что «Чили-Квин» — это пансион.