." -- и еще что-то детски-забавное, безобидное,
никаких бурных чувств не выражающее.
Азарий, большеголовый, мягкогубый, улыбчивый парень, тихо посмеивался,
слушая мои, как вдох и выдох с губ слетающие, вольные выражения. Тесть
сперва хмурился, потом, показалось мне, вовсе перестал меня слышать, может,
и я незаметно для себя окоротился?
Работа шла у нас ладно. В тот день мы накрепко и, как оказалось,
навсегда дружески сошлись с братом моей жены и ближе сделались с тестем. Я
даже назвал тестя разок-другой папашей, да так старика до конца его дней и
называл.
Мы устали, намокли и намерзлись. От мирных осенних пейзажей, от
грустной ли тишины предзимья и пустынно утихающих рек я совсем забыл про
войну, про строительство землянок, блиндажей, ячеек и всяких там "точек",
открыл рот и за потерю бдительности получил по носу вершиной бревна. Сперва
мы с Азарием носили бревна, попеременке становясь под комель; заметив, что я
припадаю на ломаную ногу, к вечеру под комель начал становиться только
шурин, и когда мы донесли последнее бревно до штабелька, он, видать,
выдохся, а я зазевался. "Оп!" -- крикнул Азарий и катнул бревно с плеча, я ж
чуток припоздал. Бревно ударилось комлем в землю, вершина же пришлась мне по
носу. Я как не был на ногах. Круги передо мной разноцветные закатались, в
контуженой голове зазвенело еще веселей. Приоткрыл глаз -- Азарий мне к носу
снег прикладывает, тесть топчется вблизи. "Ну ладом же надо!.." --
выговаривает.
Пока шли домой, нос мой съехал набок, переносица посинела, и Азарий все
спрашивал: "Ну как?" -- "Да ничего вроде, -- бодрился я. -- Бывало и
хуже..."
Дома, разрумянившиеся, шустрые, теща и жена моя собрали на стол,
попотчевали свежей стряпней, в которой картошек было больше, чем теста,
трудягам дали выпить мутной, еще не выбродившей браги. С мороза, с
совместного труда чувствовал я себя за столом смелее и свойски. Азарий и
Тася, пришедшая с работы, нет-нет да и прыскали, глядя на мой свороченный
нос, жена меня жалела, хотя тоже через силу, чувствовал я, сдерживала смех.
Теща всплескивала руками, поругивала сына, подкладывала мне еду и сулилась
на ночь сделать примочку. Тесть перестал ворчать на Азария, поглаживал
бороду, все пытался вклиниться в разговор -- нет ли и в Сибири городу
Витебску, в котором он когда-то служил солдатом. И когда узнал, что Витебск
в Белоруссии, был под врагом и шибко разрушен, тесть горестно покачал
головой: "Гляди-ко, варнаки и дотудова добралися!.. -- после чего свернул
цигарку, пустил бело-сизый дым и сказал: -- Ступайте, робята, наверх.
Ступайте. Я тут накурил-надымил, дак..."
Так мирно и ладно завершился мой первый трудовой день на новой для меня
и древней для всех уральской земле. |