Оба мы работали, реденько, украдкой, в час неурочный иль в воскресный
день исполняли супружеские обязанности, и, выдам лучшую тайну -- не без
удовольствия, и вообще не унывали. С молоком и нас урезали, когда корова
Девка дохаживала -- молока вовсе не стало, и у соседей Комелиных стали
занимать по банке -- для Калерии, под будущие удои. Голодновато, бедновато
жили, однако ж бодро.
Я уж забыл, но жена запомнила и, веселясь до сих пор, рассказывает:
когда капитан вывел Калерию на прогулку, она взялась мыть полы, я ж, надев
ее военную юбку и цивильную шляпу с пером, сидел на лавке и развлекал ее
матерщинными частушками. Шибко я ее порадовал, не частушками, конечно, а
тем, что при такой жизни, после такой войнищи сохранил в себе юмор и не
терял присутствия духа, живя за печкой в доме, где напряжение все нарастало
и нарастало.
Она, моя женушка, еще не знала: когда из помещения игарского детдома
ребят перебросили в дырявый каркасный барак, отдав наш дом под военкомат,
так мы весельем да юмором только и спаслись от лютых заполярных морозов и
клопов -- как раз тогда вышла на экраны всех ошеломившая бесшабашной удалью
картина "Остров сокровищ". Мы из нее разыгрывали целые сцены. Я изображал
пирата Джона Сильвера, и когда вынимал изо рта у кого-то тиснутую где-то
трубку с кривым длинным чубуком и тыкал ею в Петьку Заболотного, тупого и
здоровенного дылду, изображавшего такого же тупого и громадного гренадера с
"Испаньолы" и говорил покровительственно: "Дик! Говори ты!.." -- он громовым
голосом произносил знаменитое: "Когда я служил под знаменами герцога
Кумберленского!.." -- и, оборванный недовольным предводителем заговора, тут
же брякался на пол. Я, Джон Сильвер, щупал его затылок и, не найдя шишку,
снова заставлял его падать -- чтоб "по правде было", чтоб хряпался
исполнитель роли об пол без халтуры. Ему приходилось повторять эту сцену до
тех пор, пока на затылке не появлялась шишка с мячик величиной...
Азарий приходил домой редко, обретался у Софьи и, отыскивая какие-то
напильники, резцы и прочий инструмент, вел себя вызывающе.
-- Выжили людей! -- орал он. -- За печку загнали! -- И рыпался на нас:
-- А вы-то что? Зачем ушли? Пускай бы они жили за печкой! А то привыкли! На
немецких пуховиках! А ты землю носом рыл!.. А они трофеями наживались! И тут
им самолучшее место! -- Он приносил мне книги из заводской библиотеки и,
сунув том, ронял: -- На! Читай! Может, когда и поумнеешь!..
Наверху дребезжал голос капитана: "Не связывайся ты с ним! Пр-ро-шу
тебя! Пр-рошу-у!.. Ребенок... нервы..."
Азарий, бухнув дверью, уходил. Мать крестила его вслед: "Прости его,
неразумного, Мать Пресвятая Богородица! Не от ума, ото зла это, зло пройдет,
схлынет..." -- и какое-то время стояла потерянно среди кухни, забывшаяся,
сама себя потерявшая. Потом спохватится и, приподнявшись на несколько
ступенек внутренней лестницы, напомнит дочери:
-- Каля! Я тебе молоко подогрела. |