Изменить размер шрифта - +
  Талон   же,
завоеванный мною в сражениях, годен был лишь для проезда в  общем вагоне, по
той поре место мое было на крыше.  Но,  опять же, прошлюб1 подействовал. Нам
пришлось лишь доплатить какие-то пустяки -- за "купейность",  и прикатили мы
глухой ночью в глухо гудящий, дымящий,  одышливо дышащий город под названием
Молотов, на большую станцию -- Пермь-II.
     Пересадка  на  соликамский поезд,  который, постояв  в раздумье,  вдруг
дернулся и стал уже набирать ход; в тамбур влетел молоденький,  будто вешняя
птичка, красивый, нарядный и  радостный младший лейтенант, сверкающий  белью
зубов, пряжкой  нового  ремня, новой  портупеей, новыми  хромовыми сапогами.
Порадовавшись, что  успел  на поезд -- тоже пересаживался, спросил, куда  мы
едем,  и, услышав,  что в  город  Чусовой,  сообщил,  что он  тоже  туда,  и
представился распространенной на Урале фамилией -- Радыгин.
     Младший  лейтенант  весь кипел от  какого-то нетерпения, нерастраченных
сил   и   энтузиазма:  он   не  успел  повоевать,   не   успел   отличиться,
погеройствовать, сразиться с врагом -- и вот уже домой...
     Когда я сказал ему, чтоб он не жалел об этом, что ничего там, на войне,
хорошего  нет, он  не  захотел  меня ни  понять,  ни  поверить  мне  --  его
назначение, наивысший смысл  жизни виделись  ему в битвах, в удалых делах, в
порывах, в прорывах!..
     Ох-хо-хо! Каким я был стариком по сравнению с  ним, с Радыгиным, хотя и
старше  его  всего  на  два года. Какой  груз  я  вез  в  своей  душе, какую
усталость,  какое  непреодолимое чувство тоски и печали, неизвестно  когда и
скопившихся! Как жить с  этим  грузом? Куда его девать?? Кому передать, чтоб
облегчиться. Не возьмет ведь никто -- ненужный это, обременительный груз.  А
больше у меня ничего нету,  пара белья, портянки -- даже шапки нету, а мороз
нажимает, усиливается...
     Наш поезд прибыл на станцию Чусовскую, приютившуюся под  горой, с желто
покрашенным  деревянным  вокзалом,  подвеселенным  голубыми  окнами и белыми
наличниками, с  деревянными перронными воротами, на  которых узорчатым маком
алел в комок смерзшийся флаг.  Прямо  по  воротам нарисована белая стрела, и
крупные буквы звали: выход в город.
     Пассажиры  скоро  рассосались.  Поезд,  крякнув  стылым   электровозным
гудком,  покатил  дальше,  в  неведомый  мне город Соликамск. Мы остались на
нечистом, ребристо  обдолбленном перроне  городка, о  котором  я  никогда  и
слыхом не слыхал, даже на карте его не видел...
     Постояли, помолчали, я докурил вторую цигарку, и молодая моя супруга не
то безразличным, не то совсем усталым голосом напомнила  мне, что скоро утро
и пора нам двигаться домой.
     -- Ну что ж, -- сказал я, -- пора так пора... Домой так домой.
     Я не очень воспринимал это  слово, потому как с детства жил по казенным
домам и общежитиям, внутренне уж  совсем оробел и про себя еще раз покаялся,
что  не поехал на родину, в Сибирь, в края родные.
Быстрый переход