|
Но я все стоял, все стоял на месте, лишь переступил с ноги на ногу, давая знать, что внял проявленной чуткости... -- Господи! Про парня-то забыли! -- всполошилась маленькая женщина с новым для меня наименованием -- теща. -- Раз ты теперь наш, проходи и не бойся народу. Народу у нас завсегда много... Тут спохватилась и супруга моя, успевшая когда-то сбросить с себя шинель и шапку -- она, заметил я, и прежде сбрасывала их при первой возможности с облегчением. -- Знакомьтесь! Все знакомьтесь. Мой муж. Сибиряк!.. -- На этом ее красноречие иссякло, и она, обведя всех вопрошающим взглядом, добавила: -- Приехали вот!.. Привезла с собой... Прошу... Вот... Прошу любить, стало быть, своим считать... прошу любить и жаловать, как говорится. Ох, как много было всякой всячины в этих словах и обидного для меня лишковато: "Привезла, видите ли! Теленка на веревке! Она! Привезла! Ха-ха!" Но опять же и предупреждение: привезла в людный дом, но в обиду не дам, кривой на один глаз, зато человек хороший, может, и не очень хороший, зато добрый, боевой! Не на помойке найден. С фронта! Там худых держать не будут! Медаль худому не дадут! Тем более орден!.. В общем и основном ее поняли, состояние ее почувствовали, начали со мной знакомиться ближе: Зоря, Вася -- братья; Тася -- сестра моей супруги; человек с залысинами архиерея -- муж старшей сестры, Клавы, живут они где-то за городом, на лесозаготовительном участке, в поселке с выразительным названием -- Шайтан. Он вернулся с войны в конце сорок второго года, и когда подал мне руку, вместо пальцев я сжал какие-то вислые, нетвердые остатки. Звали его Иван Абрамович! Тещу -- Пелагия Андреевна, тестя -- Семен Агафонович. Зоря, Тася и Вася отправились по внутренней узенькой лестнице наверх, досыпать -- им утром на работу. Теща на ходу наказывала ребятам, кому и где расположиться, рассредоточиться, чтобы высвободить кровать молодым, сама в это же время орудовала ухватом в печи и довольно ловко и споро для ее вовсе усохшего тельца выворотила из темного печного чрева здоровенный чугун и сковороду такого объема, что, ежели была бы она деревянная, в нее можно было бы садиться. Здесь, в этом доме, родилось и выросло девять детей. Двое -- Анатолий и Валерий -- погибли на войне. Старший брат моей жены, Сергей, после госпиталя работал в лагерях для военнопленных. Еще одна сестра -- Калерия -- тоже двигалась с фронта домой. В объемистой сковороде оказалась вечорошняя картошка, приправленная молочком и запекшаяся в загнете. В чугуне была похлебка из требухи. Мы достали из моего рюкзака кусочек сала, яблок, луку и недоеденную в дороге краюшку хлеба. Хлеб наш был тут кстати. Теща, собирая на стол, все извинялась, что ни хлеба, ни выпивки нет. Тесть, глядевший на нее какое-то время с вожделением и надеждой, разочарованно буркнул: "Припасти бы..." Но он и сам понимал: припасать не из чего и не на что, закурил с удовольствием цигарку из мною предложенного табачку. |
