Вымощенную темными плитами площадку, на которой воздвигался эшафот, суеверные горожане предпочитали обходить стороной, благо площадь была большая, и места всем хватало.

Последняя казнь на Площади правосудия состоялась более двадцати лет назад — ее ведь проводили в особых случаях, не для обычных воришек и убийц, спокойно кончавших свои дни на тюремном дворе, — вскоре, похоже, эшафот должны были возвести вновь. Только на этот раз на него должны были взойти не представители рода Сеговеев, а человек, служивший тем, кто с ними боролся. Вот уж парадоксы истории!

Зара остановилась, с интересом глянула на площадку в центре площади и подумала о том, что Арилану, наверное, неприятнее всех бывать здесь. Ему и леди Амасфее. Особенно ей, потому что расправа над королевской семьей пришлась на дни ее молодости и не обошла стороной эту стремительно угасавшую женщину. Мать Арилана уже не выходила, все больше лежала, отказываясь от помощи врачей-магов. Ей ведь не так много лет, она бы еще внуков своих увидела, но, вот в чем беда, Амасфее не хотелось жить.

Отбросив печальные воспоминания о вдовствующей матери друга, девушка пересекла площадь и поравнялась с караулом, выставленным у входа в здание Верховного суда. Отсалютовавший ей офицер вызвался проводить дочь Советника, чтобы ей не пришлось стоять 'рядом со всякими низкородными'. Зара усмехнулась, но согласилась. Ее провожатый с поклоном отворил перед ней створки тяжелых дверей и, расчищая дорогу в собравшейся в холле толпе, сопроводил сеньориту Рандрин до уютной комнатки с мягкими плющевыми диванами. Здесь уже сидели трое, все — ей не знакомы. При появлении Зары они почтительно встали и больше уже не садились.

Минут через пятнадцать в комнату заглянул судейский чиновник в строгом черном, с яркой алой полосой по воротнику одеянии и попросил всех следовать за ним.

Зал заседаний был поделен колоннами на четыре неравные части: президиум суда, скамью заключенных, места для правящей верхушки и места для простых зрителей. Соответственно, у него было четыре выхода и входа.

Свидетели сидели отдельно, между подиумом вершителей судеб государства и судейским столом.

Удобно устроившись на указанном ей месте, девушка повернула голову налево и отыскала отца. Он был предельно серьезен и суров, как символ неотвратимости наказания. Герцог, как тогда, во время государственного переворота, одет во все черное; жезл Советника покоится на коленях. Раз на нем опять все регалии и знаки отличия, значит, бедняге Отолору точно отрубят голову: Рандрин надевал все это исключительно в особых случаях государственного масштаба.

Место рядом с Советником пустует: Апполина, одетая не менее строго и официально, чем дядя, о чем-то шепчется с каким-то человеком, судя по алой нашивке, из судебного департамента.

Зал постепенно наполнялся; рой голосов гудел под потолком.

Но вот все восемь створок захлопнулись, и гомон стих, глаза обратились к президиуму суда. На него взошли пятеро судей в наглухо застегнутых, длинных, доходящих до щиколоток свободных сюртуках. Пять черных фигур с яркими алыми пятнами на шее и манжетах; на шее у каждого — круглые медальоны с изображением государственного герба. У председателя судебной коллегии (в этом его единственное отличие от коллег) по рукаву сюртука шла тонкая вязь, опять же красного цвета.

Судьи заняли свои места за столом, разложили бумаги, подали знак секретарю, что можно начинать. По его знаку двое конвойных ввели Отолора. Он еле стоял на ногах и цветом лица напоминал покойника.

Удар молотка возвестил о том, что процесс начался.

Первым выступал обвинитель, тот самый человек, с которым беседовала Апполина — вот и говори потом о беспристрастности правосудия! Сухо, опираясь исключительно на факты, он изложил суть дела и предоставил в распоряжение судейской коллегии некие документы, свидетельствовавшие о вине обвиняемого.