- Хм! – хмыкнула Весна и отвернулась. – Не правда это, ему лес дороже. Вон, стоило раскрыться, как умотал в чащу, по сей час не видать.

- Боится он, за себя, за тебя… Думу думает. Вот ты, готова ему опорой стать? Готова мирское променять на житье в дремучей чаще?

- Ох, не знаю, не знаю, дедушка.

-  То-то и оно. Лан чувствует сомнения в сердце твоем, оттого и страшится. Не гневись на него, покуда сама не приняла решения.

- Не все так просто, - вздохнула дева, глаза заблестели. – На распутье я.

- Знаю, слыхал о божьих происках. Велено тебе совершить лихое деяние. Токмо ты знай, Боги порою похлеще детей малых, как вздумают чего, так будут душу мотать. Для них игры это, увеселения, а для тебя - боль и терзания.

- Не трону я Лана, не смогу. Пусть Перун хоть перевернется в колеснице своей, но супротив сердца не пойду.

- Да, тяжки дела. Ежели решишься на шаг отчаянный, зови. Помогу. Постучишь по стволу осины три раза, обернешься вокруг себя столько же, и прошептать не забудь: «Леший, Леший наворожи, тропку к дому укажи».

- Благодарствую, дедушка.

Тогда встал Леший, поклонился и исчез, будто и не было старца. А Весна еще сильнее задумалась. К Лану прониклась, полюбила, но не дадут Боги им житья, не дадут.

Ночь настала, черным пологом лес укрыла. Костер уж почти потух, только редкие угольки не сдавались, продолжали рдеть и потрескивать, а Весна все ждала возвращения Лана, ждала и тихо плакала. Вспомнился который раз дом, мать с отцом, охота и жизнь беззаботная. Там-то любили ее, берегли и словом ласковым ежеденно баловали. Истомилось сердце девичье, изгоревалось.

Вдруг осенило ее, подняла голову Весна, на месяц белоснежный взглянула:

- А вернусь-ка я домой. Так всем легче будет. Глядишь, и Боги отступятся. Не быть мне суженой духа лесного, не быть и воином небесным. Паду к ногам родимых, прощенье вымолю и пущай решают мою судьбу. Хоть замуж отдают, хоть на костре жарят…

Так и уснула дева у потухшего костра.

Наутро птахи лесные защебетали, солнце позолотило росистые травы и деревья. Весна проснулась, осмотрелась вокруг да потихоньку начала собираться в дорогу дальнюю. Пришло время повиниться перед родимыми и исполнить волю отца. Коль не пришел Лан, значит, не пожелал ее любви, а раз так, то и перед Велесом она чиста, покуда наказание свое получила.

А Лан дождался-таки хозяина, явился Велес:

- Чего не весел, супостат? – громогласно произнес тот и уставился жгучим взглядом на слугу своего.

- Совета твоего просить хочу. – Лан сел на землю, голову опустил в знак уважения.

- Ну, давай… проси… - тогда Велес сел на камень высокий.

- Можно ль мне, зверю дикому, понадеяться на человека? Поверить в искренность, в любовь? – на последнем слове Лан споткнулся, еле выдавил из себя.

- Никак к пленнице проникся?

- Проникся, всем сердцем.

- Но боишься?

- Боюсь, что не пара я ей…

- Отчего же не пара? Ты создание божественное, она создание божественное, токмо ты мною благословленный, а девица – другим Богом, Перун родич ее.

- Ты попутал верно? – от удивления Лан на ноги поднялся, устремил суровый взор на Велеса. – Она людских кровей.

- Эх, - вздохнул Велес и с грустью в голосе продолжил. – Ее отец и единственный родитель – Перун, ворог мой потомственный. Воюем мы с ним так долго, что уж и забыли с чего побранились. Перун послал дитя свое на землю, к людям, дабы воспиталась та в миру, познала жизнь простую, поддалась чувствам человеческим.

- Так вот оно как… Выходит, я дочь громовержца в плену держал?

- Выходит так. Но за это тебе думать не надо. Вопрос в другом. Пожелает ли создание небесное принять себе в спутники демона? А вот на этот вопрос я тебе не отвечу, не знакома мне природа ее чувств, ейное сердце от моего взора сокрыто.