- Давай-ка, спой, - улыбнулся старик. – Хватит горькие слезы лить.

И заиграл охотник на гуслях, а Весна запела:

Когда вернулась Весна домой, у калитки ее ужо Отай поджидал. Смотрел на красу с прищуром, в очах пламя разгоралось:

- Воротилась, невестушка.

Токмо деве с ним беседы вести совсем не хотелось, устала она. А Отай и не стал дожидаться слов, он смело подошел к Весне и припал к ней устами.

- Я ждал тебя, верил, - шептал он ей на ухо. – Ты сердце мое украла.

А у Весны опять слезы на ресницах задрожали, ком к горлу подступил, отвела она взгляд в сторону сада темного. И хотела было что-то сказать, да словно окаменела. Из темноты смотрели на нее два горящих глаза. Вырвалась тогда дева из объятий Отая, кинулась к калитке, но того, кто в ночи пряталась уже и след простыл. А может и вовсе почудилось?

- Весна? Что с тобой? – подошел к ней Отай.

- Устала я. Почивать пора, - и она ступила на порог избы, но остановилась и, посмотрев на парня исподлобья, добавила. – Выйду за тебя, как и обещала. А до того дня не лезь ко мне.

И занялись обе семьи свадебными приготовлениями. Обряд порешили совершить поскорее, а то чего доброго, невеста опять в лес убежит.

Дни тянулись для Весны медленно, боязно ей было, душа кровоточила. С той ночи покой совсем потеряла, почти не спала, не ела, довольствовалась нехитрыми крохами. Неужто Лан приходил? А как увидал ее, изменщицу так возненавидел на веки вечные.

А Лан и вправду приходил. Но не возненавидел красу, покуда виноватым во всем видел только себя, не будь он иродом таким, не ушла бы Весна. Когда увидал их двоих, то сердце будто стрелой пронзило. Вернулся в чащу той же ночью, убежал далече и всю ночь истошно ревел голосом звериным, отчего вся живность по норам да дуплам попряталась.

Оба маялись. Весна каждую ночь рыдала в подушку да приговаривала: «Воротись ко мне, приди за мной, я уйду за тобой хоть на край земли. Лан, родимый… Люблю я тебя, зверя дикого… воротися за мной, не дай окунуться в омут с головой, не дай сгинуть в пучине».

Только время-то на месте не стоит, завтра уж обряд должон свершиться. Но прежде чем принять в свою семью невестку, Судимир решил провести с беглянкой беседу. Пригласил он ее к себе на рассвете. Весна пришла вовремя. Они заперлись в сенях, Старейшина сел на большой ларь, указал перстом девице на скамью напротив.

- Вот о чем говорить хочу, - брови Судимира к тому моменту съехались у переносицы. – Я жизнь прожил, много знаю, много ведаю. Научился видеть в людях доброту, злобу и кривду.

- И чего же во мне разглядели, Старейшина?

- Не любишь ты сына моего. Пущай я и условился с Благомиром о том, что не прогоню, ежели свадьбу сыграем,  но тебе не верю. Посему хочу слово с тебя взять, что не подведешь, что не опозоришь мою семью.

- Не убегу.

- Да что мне слова пустые! – грозно произнес Судимир. – Мне нужно слово обязательством сдобренное.

- Чего ж вам еще от меня надобно? Жизнью поклясться? Так поклянусь.

- Нет, клятв не надобно, - отмахнулся старик. - Ежели ты подведешь меня, али вздумаешь бунтовать супротив Отая, я изгоню из деревни не только тебя, но и родичей твоих.

- Несправедливо это! – подскочила с места Весна. – Отец с матерью не виноваты!

- Они-то как раз и повинные, не воспитали в тебе кроткости, - довольно улыбнулся Старейшина. – Так скажи мне, принимаешь сие обязательство? Готова слово дать?

- Готова. Обещаю, что выйду за Отая и буду достойной супружницей ему, - со слезами на глазах ответила краса.

- Вот и умница. Теперь ступай, готовься к обряду.