- Вот и умница. Теперь ступай, готовься к обряду.

Домой Весна воротилась как в воду опущенная, и не потому, что мыслила сбежать из-под венца, а потому что отныне судьба ее – стать  пленницей в доме Старейшины, безмолвной тенью Отая. Мать с отцом видели мученья дочери, токмо сделать ничего не могли, не знали всей правды, они думали, что Весна всего-то свадьбы боится, не хочет из отчего дома уходить, а истинных причин им знать никак не довелось.

К обедне явился паренек от жениха, принес по обычаю петуха, а Искра взамен передала свежеиспеченный курник. Сегодня все были заняты важными делами, усердно готовились к обряду. Женщины вычищали избы, кухарили, а мужики налаживали телеги, готовили лошадей к свадебному поезду.

Этой ночью девица не сомкнула глаз, все сидела у окна, глядела на месяц в серой дымке. Слез в ней не осталось, лишь сердце продолжало щемить.

- Так тому и быть, - шептала она. – По заслугам мне, окаянной. Лана обидела, Богов прогневала.

Но не только ей не спалось этой ночью, Лан тоже мучился. Велес доложился слуге о скорой свадьбе возлюбленной и дал наставленье не мешать. Пущай девица обретет человеческое счастье, а Лану суждено леса оберегать, не создан он для любви. Да и какой жених из чудища? Таким только детей малых стращать. Лан понимал, однако ж, разве сердцу объяснишь? Разве заставишь забыть? Нет… не заставишь…

Утро началось с суеты. Искра все носилась по избе, на мужа ворчала за нерасторопность, еще и сваха пожаловала ни свет ни заря. Только Весна сидела в своей светелке и носа не казала, опостылело ей всё. Да и чего радоваться, когда жених сердцу негож. Отай и силой был наделен, и умом, и красотой, да только Весне не надобно было всего этого, желалось ей только одного – взглянуть еще раз в очи бесовские.

Скоро в светелку пожаловала матушка, она принесла шкуру звериную:

- Пора, голубушка.

Искра расстелила шкуру на сундуке, после завела двух глазок[1] со свадебными нарядами. Когда Весна села на сундук, девы запели и принялись наряжать невесту. Её одели в белую рубаху расшитую красной нитью, а поверх в красный парчовый сарафан, на голову водрузили цветочный венок. Березовым гребешком расчесали волосы и вплели в них  разноцветные нити. И пока девицы колдовали над ней, все не переставали протяжно петь обрядовые песни предков, от которых на сердце Весны еще тяжелее стало. Искра заметила тоску в глазах родимой, мать попыталась было вызнать причину, но Весна молчала рыбой, токмо ноздри раздувала от нестерпимой душевной боли.

Когда с нарядами было закончено, сваха отправила в дом Отая гонца, дабы сообщил он о том, что невеста готова.

В доме Старейшины тоже творилась суета, женщины готовили угощенья, мужчины отлаживали телеги. А Отай сидел за большим дубовым столом и смиренно слушал наставленья Судимира. Старик знал, что невеста любви-то в сердце не держит к его сыну, оттого и нравоучал  Отая.

- Ты жену люби, да только слабости характера не кажи. Пущай она видит в тебе большую волю, пущай сидит за мужниной спиной тихо. А то знамо дело, с ейным-то норовом. Вон, чуть родичей в могилу не свела. Не давай ей большой свободы.

- Плохо о Весне думаешь, отец. – со смехом ответил Отай. – Она девица добрая.

- Так-то оно так, токмо все ж не забывай  о бабской хитрости. Соврут и не покраснеют.

- Меня не проведешь.

- Ты не зарекайся, Отай. Думаешь шутки шучу? Как бы не так.

- Неужто есть причины не верить ей? Может, ведаешь чего да молчишь?

- Не знаю, не ведаю, - тут же отмахнулся Судимир. – Я жизнь прожил, людей всяких повидал, посему и делюсь с тобой мудростью. В чужой-то душе — не вода в ковше: не разглядишь сразу.

- Благодарствую, отец. Но ты не бойся, я верю, Весна будет достойной женой.

- Да прибудут с тобой Боги, сынок.