Саулина подумала о своей матери.

— Как вы думаете, успеем мы застать ее в живых? — спросила она у своей покровительницы, приведя ее в изумление.

— Я не знаю. Мне известно лишь то, что сказано в записке дона Джузеппе. Но ради тебя я надеюсь, что вам удастся поговорить в последний раз.

Саулина опустила взгляд, потом вскинула свое прекрасное личико, опушенное мехом, на Джузеппину.

— Я даже не знаю, что мне ей сказать.

— Своей матери? — поразилась та.

— Нам почти нечего было сказать друг другу, даже когда мы жили вместе.

Что послышалось при этом в ее голосе? Равнодушие или сожаление? Джузеппина так и не поняла.

— Когда люди близки друг другу, слова не нужны.

— Мы, крестьяне, вообще не привыкли говорить больше, чем нужно, — заметила Саулина. — Нам важны дела, а не слова.

— Но ты уже не крестьянка. И ты сумеешь найти верные слова.

— Ну, если на то пошло, я никогда не была крестьянкой. Вы ведь знаете, что Амброзио Виола мне не настоящий отец. Если бы моей матери хватило смелости последовать за тем цыганом-скоморохом, возможно, я стала бы актрисой. Или танцовщицей. Но, уж конечно, меня бы не было сейчас здесь с вами, в этой карете. Просто моей матери не хватило смелости.

Она ни на минуту не вспомнила о том, что у матери были и другие дети, семья, принципы, требующие уважения. Так уж была создана Саулина: существовала только она и цель, которой она намеревалась достичь. Все остальное не имело значения.

— А тебе хотелось увидеть своего отца-бродягу? Вдруг ты на него похожа? — полюбопытствовала певица.

— Да, мне хотелось его увидеть, особенно когда я была маленькой. Мама говорила, что я в точности на него похожа, если не считать светлых волос. Тогда я смотрелась в воду в ведре или в поилке и видела лицо своего отца. И мне смешно было видеть этого отца с кудряшками и с лицом девчонки.

— А теперь тебе больше не смешно?

— Я вообще больше не смеюсь и не плачу.

— Ты все еще вспоминаешь Гульельмо Галлароли?

Саулина не ответила и переменила разговор.

— Вы больше месяца провели в Париже, — сказала она, — и ни слова не говорите мне о Бонапарте. Я знаю, что он разогнал Директорию и стал первым консулом.

— Я с радостью отмечаю, что благочестивые сестры держат тебя в курсе мировых событий.

— Когда им не удается мне в этом помешать, — уточнила Саулина.

— И когда же, к примеру, такое бывает? — полюбопытствовала певица.

— Когда события наступают прямо на нас.

— Какие события? — спросила Джузеппина, сраженная железной логикой Саулины.

— Сестра Клотильда, — привела пример Саулина, — очень умна и хорошо разбирается в политике. Конечно, она горой стоит за австрийцев, но все-таки понимает, что австрийское владычество в Ломбардии доживает последние недели.

Глядя на свою подопечную, Джузеппина надивиться не могла на ее красоту, а слушая ее речи, поражалась ее трезвому уму. Сколько ни старалась, она не могла примирить в уме образ этой просвещенной молодой дамы с воспоминанием о маленькой безграмотной дикарке, одетой в лохмотья, грязной, с исцарапанными колючей ежевикой руками и ногами, найденной случайно в небольшом селении в нескольких милях от Милана. Из невзрачной бесформенной куколки появилась на свет великолепная бабочка с широкими крыльями и чуткими усиками; никто не смог бы предсказать, куда она улетит.