Вечером, лёжа без сна под тяжёлым ватным одеялом, Анфиса вспоминала две маленькие фигурки на косогоре у остановки, и её душа беспокойно маялась. Объяснить свою тревогу она не могла, но, пропуская удары, сердце то затихало совсем, то начинало биться часто и отрывисто: что-то будет… что-то будет… что-то будет…

* * *

Убрав громкость радиоприёмника, Григорий на цыпочках подошёл к кровати Кирилла и, боясь потревожить сладко спящую Любашу, тихонько затряс его за плечо.

— Слышь, Кирюх, вставай, — зашептал он, — а то весь клёв проспишь.

— А сколько сейчас? — не открывая глаз, Кирилл повернул к тестю голову.

— Так уже шесть, гимн играли.

— Ещё только шесть? — вздохнув, Кряжин дрогнул склеенными со сна ресницами.

— А сколько тебе надо, двенадцать? Вставай, если хочешь идти, а то вся рыба на дно ляжет, ни одной поклёвки не будет, — опасаясь, что своим перешёптыванием они разбудят Любу, Григорий ещё раз ткнул Кирилла в плечо костяшкой согнутого пальца и потихоньку вышел из комнаты.

Через минуту, зевая во весь рот и сонно потирая глаза, из-за шторы показался Кирилл.

— Утро доброе, дядь Гриш.

— Ну и здоров ты спать! — вместо приветствия вскинул брови Шелестов. — Тебя добудиться — легче самому за рыбой пойти. Ты хоть удилище-то с вечера настроил?

— Обижаете! — Кирилл несколько раз брякнул железным стержнем умывальника.

— Я вот тут тебе чуток теста замесил, вдруг на червя брать не станет, — Григорий выложил из кармана на стол круглый кулёк, завёрнутый в мягкую бумагу. — Ты, Кирилл, долго-то не сиди. Если будет клёв — одно, а если нет — времени зазря не теряй, ступай к дому, дел полно.

— А чего нужно-то, дядь Гриш? — Кирилл наклонил тяжёлую трёхлитровую банку с вечерним молоком, налил чашку до краёв и, приподняв холщовую тряпицу, отломил приличную горбуху белого хлеба.

— У сарайки чурбаки берёзовые лежат, их перерубить бы. Которые потоньше, я сам расколол, а с этими мне не управиться, больно тяжёлые, а у меня поясница не гнётся, — словно оправдываясь, добавил Григорий. — И ещё надо бы слазить на чердак: как дождь, так где-то возле трубы стукает, наверное, крыша прохудилась, посмотреть бы.

— Сделаем, дядь Гриш, — с набитым ртом пообещал Кирилл.

— Сделаем… Когда сделаем-то? У тебя отпуска неделя осталась, — с сомнением проговорил Шелестов, — скоро уж в Москву обратно. Мишка-то когда из лагеря приезжает, скоро?

— Скоро, двадцать пятого, — зажмурившись, Кирилл кивнул.

— Жалко, он у нас с бабкой всего-навсего месячишко погостил, — сокрушённо проговорил дед. — Мы думали, он на всё лето останется. А он, пострелёнок, пшик — и нету его!

— Да мы тоже с Любашей рассчитывали, что он здесь подольше поживёт, — Кирилл вытянул из чашки последние капли молока и вытер губы тыльной стороной руки. — А дня за три до моего отпуска позвонил Артемий Николаевич и предложил две путёвки в пионерский лагерь на юг, в Анапу, на вторую смену. Через профсоюз вышло почти бесплатно, ну, мы и решили, пусть мальчишки съездят, на море поглядят.

— Так он не один? — Григорий механически поправил загнувшийся уголок холщовой салфетки.

— Нет, они с Кропоткиным на пару отправились, — чтобы не шуметь, Кирилл встал и переставил табуретку руками. — Ну, я пойду, а то совсем клёв уйдёт.