Бесчисленная армия волн продолжала штурм, и Чип все явственнее слышал предсмертный хрип «Вейджера». Балкли вспоминал: «Мы каждую минуту ожидали, что корабль развалится», – сильные толчки «потрясали всех на борту». Хотя кость в плече Чипа в ходе почти трехчасовой операции вправили, он по-прежнему страдал от сильнейшей боли.

Байрон и Кэмпбелл подошли к двери операционной – мокрые и столь бледные, что казались полупрозрачными, точно призраки.

Гардемарины доложили о произошедшем и рассказали об острове. На расстоянии мушкетного выстрела он казался болотистым, бесплодным и продуваемым всеми ветрами, с громадами гор на горизонте. По словам Байрона, на острове не было «признаков обитаемости». Впрочем, один только вид суши вселял надежду: «Теперь мы не думали ни о чем, кроме спасения наших жизней».

Чип приказал немедленно спустить на воду четыре привязанных к палубе судна: одиннадцатиметровый баркас, семиметровые катер и барку и пятиметровый ялик. «Спасайте больных», – велел капитан.

Байрон и Кэмпбелл умоляли Чипа сесть с ними на транспортное судно. Но он был полон решимости соблюдать морской кодекс: капитан должен покинуть тонущий корабль последним, даже если это означает, что он пойдет ко дну вместе с ним. «Не обращайте внимания на меня», – настаивал он. Матрос Джон Джонс также пытался убедить капитана покинуть «Вейджер». Чип, по словам Джонса, ответил, что «сначала следует спасти команду, а его собственная жизнь не имеет значения».

Байрона поразила храбрость Чипа: «В то время он отдавал приказы с таким хладнокровием, как никогда раньше». Тем не менее в его решимости было что-то тревожное, как будто он считал, что только смерть смоет «позор».

Вода была все ближе, она клокотала, поглощая свою добычу. Было слышно, как матросы и юнги карабкаются по палубе и как беспрестанно скрежещет дерево о камень.

* * *

Джон Балкли попытался помочь спустить шлюпки, но мачт, на которые их можно было бы поднять, больше не было. «Вейджер» все сильнее погружался в хаос. Как ни странно, но многие моряки не умели плавать, а потому предались мрачным расчетам: прыгать в буруны и попытаться добраться до берега или ждать гибели на корабле?

Баркас – самый большой, самый тяжелый и самый необходимый из транспортных судов – треснул и вскоре был погребен под обломками. Впрочем, матросы быстро поняли, что более легкую барку можно тащить по палубе. Давай, давай! Хватай и поднимай! Сейчас или никогда. Балкли вместе с несколькими сильными матросами поднял барку над планширем и при помощи канатов спустил ее в море. Началась давка – люди отпихивали друг друга, лишь бы спастись. Некоторые и вовсе прыгнули в лодку, чуть было не перевернув ее. И вот барка отправилась к суше. Это была первая за два с половиной месяца твердая земля, на которую они ступили, и спасшиеся буквально рухнули на нее.

Балкли остался на «Вейджере» и теперь ждал, когда же барка вернется. Увы, об оставшихся на корабле словно позабыли. Пошел ливень, и задул северный ветер, взбаламучивая море. Палуба содрогнулась, еще сильнее встревожив Балкли и остальных. Смерть дышала им в спину. Наконец удалось спустить на воду ялик и катер. Первыми переправляли самых больных.