Проблема лишь в том, чтобы отчалить от этой проклятой земли. Чип оказался в ловушке – воистину окаянной – на портсмутской верфи вдоль Ла-Манша, в лихорадочной тщете стараясь подготовить к отплытию «Центурион». Его массивный деревянный корпус, сорок четыре метра длиной и двенадцать шириной, был пришвартован к стапелю. Плотники, конопатчики, такелажники и столяры сновали на палубах, как крысы (коих тоже хватало). Какофония молотков и пил. Мощеные улочки за верфью были запружены громыхающими тачками и запряженными лошадьми повозками, носильщиками, коробейниками, карманниками, матросами и проститутками. Периодически боцман давал леденящий душу свисток, и из кабаков, пошатываясь, выходили матросы, прощались с давними или новыми возлюбленными и спешили – насколько это возможно – к кораблям.

Это был январь 1740 года, и Британская империя спешно мобилизовалась на войну против своего имперского соперника – Испании. А решением, внезапно открывшим Чипу перспективы, стало присвоение Адмиралтейством Джорджу Ансону, капитану, под началом которого он служил на «Центурионе», звания коммодора и назначение командующим снаряжаемой против испанцев эскадры из пяти военных кораблей. Повышение было неожиданным. Ансон, сын безвестного деревенского чиновника-сквайра, не имел высокого покровителя, лапы – или, деликатнее выражаясь, «руки», – тащившей многих офицеров вместе с их подчиненными по служебной лестнице. Ансон, которому исполнилось сорок два года, поступил на флот в четырнадцатилетнем возрасте и прослужил почти три десятилетия, ни разу не удостоившись командования крупной военной кампанией и не заполучив ни одного богатого трофея.

Долговязый, с высоким лбом, он казался немного замкнутым. Его голубые глаза были непроницаемы, и вне компании надежных друзей он редко открывал рот. Некий государственный деятель после встречи с ним отметил: «Ансон, как обычно, говорил мало». Писал Ансон еще лаконичнее, точно сомневался в способности слов передать то, что он видел или чувствовал. «Читать он любил не особо, а писать или диктовать письма – и того меньше, что, воспринимаемое как пренебрежение… навлекло на него неприязнь многих», – отмечал его родственник. Позже один дипломат шутил, что Ансон настолько ничего не знал о мире, что всегда пребывал «где-то поблизости, но никогда в нем». Тем не менее Адмиралтейство разглядело в Ансоне то же, что и Чип за два года службы в экипаже «Центуриона», – превосходного моряка. Ансон научился владеть деревянным миром и, что не менее важно, собой – он сохранял хладнокровие в любых ситуациях. Родственник Ансона отмечал: «У него были высокие представления об искренности и чести, и он держался их неукоснительно». Капитан сформировал узкий круг талантливых младших офицеров и протеже, боровшихся за его расположение. Позже один из них сказал Ансону, что обязан ему больше, чем родному отцу, и сделает все, чтобы «оправдать доверие, которое вы мне оказали». Если Ансон преуспеет в своей новой роли коммодора эскадры, он сможет назначить капитаном любого, кого пожелает. А Чип, первоначально служивший у Ансона вторым лейтенантом, стал его правой рукой.

Как и Ансон, Чип провел бо́льшую часть жизни в море, хотя поначалу надеялся избежать этой мучительной судьбы. Однажды британский поэт и литературный критик Сэмюэл Джонсон заметил: «Ни один человек не выберет участь моряка, если у него есть шанс оказаться в тюрьме, потому что корабль – та же тюрьма, только еще и с опасностью пойти на дно». Отец Чипа владел большим поместьем в шотландском графстве Файф и одним из тех титулов – второй лорд Росси, – знатность скорее обозначающих, нежели дающих.