Поправившись и вернувшись в Британию, эти люди выдвинули шокирующие обвинения против своих товарищей. Те, кто был на останках «Вейджера», не герои, а мятежники. В последовавшей полемике выяснилось, что, после того как корабль сел на мель на острове, офицеры и команда «Вейджера» изо всех сил пытались не только выжить, но и сохранить какой-никакой порядок. Однако по мере ухудшения ситуации офицеры и команда «Вейджера» – должные быть апостолами Просвещения – впали в гоббсовское распущенное состояние безвластия. Люди опустились до уровня зверей, если не хуже: предательства, мародерство, убийства и даже каннибализм стали чем-то обыденным.

Британское Адмиралтейство привлекло «зачинщиков» к военно-морскому трибуналу. Суд, впрочем, грозил разоблачить не только обвиняемых, но и саму империю, чьей самопровозглашенной миссией было распространение цивилизации.

Несколько обвиняемых опубликовали сенсационные и крайне противоречивые повествования о том, что один из них назвал «темным и запутанным» делом. Рассказы об экспедиции оказали влияние на философов Жан-Жака Руссо, Вольтера и Шарля Луи де Монтескьё, а позднее – на натуралиста Чарльза Дарвина и двух великих писателей-маринистов, Германа Мелвилла и Патрика О’Брайана. Обвиняемые хотели воздействовать на Адмиралтейство и общественность. Выживший из одной группы написал то, что назвал «правдивым повествованием», утверждая, что «я скрупулезно проследил за тем, чтобы не допустить ни единого слова неправды: всякая ложь была бы в высшей степени абсурдной в произведении, предназначенном для спасения репутации автора». Хроникер другой стороны заявил, что его враги представили «неполное повествование» и «возвели на нас страшный поклеп». Он торжественно заявил: «Нам не поможет ничто, кроме правды. Мы или победим с правдой, или погибнем».

* * *

Все мы придаем некую складность – некий смысл – хаотичным событиям нашего существования. Мы перебираем наши воспоминания и каждый раз слегка их изменяем, подчищаем. Что-то и вовсе стираем из памяти. Герои своих собственных романов, мы дозволяем себе жить с совершёнными – или с несовершёнными – поступками.

Эти же люди считали, что сама их жизнь зависит от рассказываемых ими историй. Если история у них выйдет неубедительной, их вздернут на рее.

Часть первая

Деревянный мир

Глава первая

Первый лейтенант

На борту эскадры у всех, кроме рундука – ящика для хранения личных вещей экипажа, – имелась тягостная история. Любовная рана, или сокрытый тюремный срок, или оставленная в слезах на берегу беременная жена. Кто-то жаждал богатства или славы, кто-то страшился наказания или смерти. Не был исключением и первый лейтенант флагмана эскадры «Центуриона» Дэвид Чип. Крепко сбитый шотландец чуть за сорок, с длинным носом и пронзительным взглядом, он пустился в бега – подальше от ссор с братом за наследство, а также долгов, из-за которых не мог найти подходящую невесту. На берегу Чип казался обреченным, неспособным справиться с коварным течением жизни. Однако, всходя в треуголке и с подзорной трубой на помост-квартердек бороздящего бескрайние океаны британского военного корабля, он излучал уверенность – и даже, как сказали бы некоторые, надменность. Деревянный мир корабля – схваченный узами суровых уставов военно-морского флота и морских законов, а в первую очередь крепкого мужского братства – давал ему убежище. Чип ощущал кристально ясный порядок, наконец четко видел цели. И новое задание, несмотря на всевозможные риски (от опасности заболеть или пойти на дно до вражеского артиллерийского огня), дарило ему надежду и, что важнее, шанс овладеть настоящим богатством – стать капитаном собственного корабля, владыкой моря.