Тень улыбки появилась на лице гостя.

– Я вам с избытком возмещу за хлопоты, которые вам причиняю, – сказал он чуть-чуть ироническим голосом.

Жан рассеянно бросил: «Не беспокойтесь» – и кинулся менять свою рубашку. Он играл по вечерам во фраке, и его рубашка должна была прослужить еще, по меньшей мере, неделю.

Надев свою фланелевую рубашку и будничный костюм, Жан живо двинулся в путь, умиляясь своей доброте при таком нарушении своего спокойствия ради совсем незнакомого человека. Он испытывал сильный голод, но его укрепляла надежда, что незнакомец должным образом облегчит ему потом его обязанности.

Доктор Мейерберг занимал роскошную квартиру, и его лакей не выказал особенного желания сообщить ему о настойчивом посетителе. Все же, в конце концов, к Жану вышел доктор, с гладко выбритым лицом, покрытым шрамами, и с подстриженными ежиком волосами, – форма прически, которую Жан всегда называл «щетинкой» и очень не одобрял. Он выслушал молча рассказ Жана, затем также молча взял свой ящик с инструментами, снял шляпу с вешалки, сделал знак Жану и пошел впереди его по лестнице. На улице он нанял автомобиль.

Жан поспешно вбежал в комнату вслед за ним и увидел в этот момент, что молчаливый доктор неожиданно бросился вперед и взволнованным голосом выкликнул:

– Тео!

Незнакомец улыбнулся.

– Я знал, что ты приедешь, Пауль, – сказал он. – Посмотри-ка, я страшно неудачно сломал себе ногу. Я прямо в отчаянии. Но ты мне ее починишь?

– Несомненно, дружище, несомненно. Я устрою у себя походный госпиталь. Ты должен переехать ко мне. Я так буду рад иметь тебя у себя. Я хочу…

– Нет, нет, старина, этого не будет. Я останусь здесь. Как тебе известно, я вышел пешком в Будапешт. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я еще до сих пор не в пути. Не стану сейчас объяснять тебе всего, но мне совершенно необходимо, чтобы никто не знал об этой истории, и ты должен мне помочь.

Жан видел, что доктор с жаром спорил и протестовал. Он внимательно прислушивался к быстрому разговору, но, к своему сожалению, далеко не все улавливал. Он немного понял из длинных объяснений незнакомца. Здесь была какая-то тайна. Это Жан разбирал так же, как и то, что пострадавший – какая-то важная птица.

Он вышел из комнаты, когда доктор начал вправлять ногу, потому что не мог выносить таких тяжелых зрелищ: один вид крови делал его больным.

Когда он вернулся, незнакомец был уже раздет и, видимо, спал, обряженный в ночную рубашку Жана.

Жан сердито выслушал длинный список докторских предписаний.

– Как зовут этого господина? – спросил он.

– Вы приютили у себя одного из самых выдающихся людей нашего времени, – сказал доктор Мейерберг, с явным желанием произвести впечатление. – Теодор Шторн один из самых прославленных путешественников. Скажите, когда вы мне теперь позвоните о состоянии больного?

– Я не слуга этого господина и не его сиделка, – заявил Жан с внезапным порывом, – я…

– Я знаю, вы артист, – прервал его доктор самым приветливым тоном. – Я должен вам передать благодарность Шторна и просить вас иметь в виду, что его кошелек в вашем полном распоряжении.

Он вышел из комнаты, любезно улыбаясь.

Жан соснул немного. Затем, так как его постоялец все еще спал, в результате вспрыскивания, он угостил себя завтраком с вином в ближайшем кафе и вернулся домой, чувствуя себя успокоенным и утешенным.

Теодор все еще спал. Жан тихо подошел к его постели и посмотрел на него. Он был красив, но у него был тот мужественный, атлетический тип красоты, который Жан недолюбливал. Он наклонился над спящим и осторожно потянул маленькую цепочку, которая выступала немного пониже низкого воротника его рубашки.