Еле дождавшись антракта, бегу за кулисы и узнаю: у Виктора прободение язвы, его увезли в больницу и оперируют. А Валерий Белякович после репетиции решил выйти подышать воздухом; он вернулся в театр за десять минут до начала спектакля и… понял, что должен сыграть Воланда. Костюм Авилова даже не стали пробовать — ясно, что будет мал, вот и вышел главный режиссер театра, как говорится, в чем стоял. Да еще и текст зная весьма и весьма относительно.

Тем не менее спектакль прошел великолепно, даже если кто-то из зрителей и ждал Виктора Авилова, объяснений не потребовалось. Белякович играл замечательно, часть текста артисты разобрали между собой, а после окончания спектакля, когда Валерий Белякович прямо в проходе возле сцены затеял, как всегда, обсуждение, устроили своему режиссеру овацию.

Тем временем состояние Виктора Авилова очень тревожило — операция шла почти всю ночь. Галина Галкина провела ее рядом с Виктором, хотя они к тому моменту уже расстались. А утром, к нашему изумлению, в отделение реанимации пустили и нас, несколько человек. Виктор был бледен, слаб, лицо его по цвету сливалось с белоснежной наволочкой, но говорил все время только о спектакле — тихим и слабым голосом говорил о том, как он подвел всех, что теперь будет, хотя если Романыч вышел на сцену, то будет конечно же полный порядок. Но как ужасно, что мы все уедем, а ему придется здесь валяться, в этой немецкой больнице. И он будет проситься домой как можно скорее — ведь в Москве должны идти спектакли, он должен играть Мольера…

Мольера в Москве тоже сыграл Белякович, а Авилов, как только немножко зажил шов, сел в самолет и прилетел домой. Он говорил, что чувствует себя уже хорошо, готов снова работать. И никто не знал тогда, что именно эта операция, именно этот шов станут в конце концов первопричиной его такой ранней смерти. Здесь и угнездится роковая опухоль…

В одном из поздних интервью Виктор Авилов вспоминал: «У меня была маленькая язвочка, которая вскочила в очень неудобном месте. Я не знал, что, выходя из сердца, главная аорта делится на две, тоже большие. Одна идет прямо в желудок, а вторая — по организму… В общем, благодаря этой язвочке сердце мое стало выкачивать кровь прямо в желудок. Сначала замутило, гастроскоп мне там совали… Потом всего в крови повезли в операционную. Но о том, что я два раза умирал, я узнал только через неделю. Сердце останавливалось — нечего уже было качать. Хирург сказал: его счастье, что сердце сильное. Первый раз он мне его запустил просто ударом кулака, а второй раз я уже был подключен к каким-то электроорганам. И ничего, никаких туннелей не было… Я слабый очень был… Заморозку делать времени не было. Смотрю — колют. Потом какую-то струну в пах — боль дикая. А я весь в крови — когда гастроскоп совали, я его выдергивал. И маску надевают, я у немца спрашиваю: наркоз? Наркоз, отвечает, наркоз. Скорее, думаю, провалиться в эту яму — и начал вдыхать, вдыхать… Потом уже, через неделю, переводчик сказал, что было две клинические смерти».

Смерть в тот раз прошла мимо, хотя ее ледяное дыхание ощутили все мы, окружавшие в те дни Виктора. Сам же артист сделал вывод неожиданный, но, наверное, совершенно естественный для человека творческого. В том же интервью, отвечая на вопрос, что он пытается себе представить, когда играет смерть, применяет ли при этом систему Станиславского, Авилов ответил: «Я боюсь, что если ее в таких случаях регулярно применять, то действительно можно… остановиться.